Читать онлайн книгу "Лисий Хвост. Красный город. Книга четвёртая"

Лисий Хвост. Красный город. Книга четвёртая
Петер Клуг


Император Лун, на котором, согласно преданиям, должна пресечься династия, отправляется во главе войска на подавление восстания на западе страны. Он не знает, что против него уже давно объединились и затеяли поход главы двух окрепших княжеств с островов. Им осталось дождаться только завершения последних зимних штормов. Хару и Шима спешат на восток – к своим родным островам. Но море не спокойно и придётся ждать в столице. В Красном городе, в императорской библиотеке хранятся многие тайны, и Шима идёт на зов голосов в самые потаённые закутки хранилища, приближаясь к раскрытию главной тайны – вожделенной мечты всех мудрецов империи. Шима чувствует, что его ждёт особое предназначение, но, какое именно, пока остается для него загадкой. На острове Оленя Ито Шика, вернувший себе своё княжество, вот-вот получит в руки силу, которой не обладает ни один другой земной правитель, и отправляется в новый поход. Но дух острова Оленя требует оставить эти места…





Петер Клуг

Лисий Хвост. Красный город. Книга четвёртая





I


В брошенной людьми крепости Гремящего ущелья, за которую ещё совсем недавно шла ожесточенная война, теперь гулял и завывал зимний ветер, хлопал ставнями разбитых окон. С неба через прорехи облаков выглядывали звёзды и краешек луны. Их свет холодно отражался от наметённого в сугробы снега. Лишь маленькое оконце в нижней части одной из башен было освещено, и его свет казался затерянным и одиноким в этом безрадостном месте. Там в небольшой комнате, в которой раньше размещалась стража, на кровати спал мужчина средних лет, а рядом за столом что-то писал другой, примерно такого же возраста.

Он быстро выводил кистью слова, порой останавливаясь, чтобы собраться с мыслями и подобрать выражение получше.

«Никогда раньше я не видал, чтобы человек боролся с недугом или смертью с таким остервенением и такой яростью, как это делал мой друг. Нага, которому немало досталось после взрыва, пролежал в покое лишь несколько дней, после чего, скрипя зубами, начал вставать с кровати и бродить по комнате, опираясь на спинку стула. У него было сломано несколько рёбер и я отлично могу себе представить, какую боль испытывал он, садясь и поднимаясь, а потом вновь укладываясь на спину. Однако он как одержимый старался привести себя в более-менее приемлемое состояние.

Первое время Нага почти не разговаривал со мной. Когда он совершал свои прогулки по комнате, ему было не до разговоров. А в остальное время он лежал, глядя в потолок и о чём-то напряженно думал. Я же не пытался его разговорить. Полагаю, он сам всё расскажет, когда будет к этому готов.

Постоянное молчание вовсе не тяготило меня. Напротив, оно пришлось мне по душе. Я и раньше не отличался особенной разговорчивостью, а с тех пор, как начал вести записи о прожитых днях, необходимость делиться с другими людьми своими переживаниями у меня вовсе отпала. Бумага и чернила – это лучшие собеседники для побитого жизнью человека.

С самого начала восстания Белой звезды, когда в дикарском воодушевлении жители Нандуна разрушили свой собственный город, а меня затянул кровавый и неудержимый поток войны, у меня не было ни одной спокойной минуты, ни одного вечера, которые я мог бы провести так, как мне этого хотелось. Зато сейчас мы совсем одни в целой крепости, в тишине и покое. Ухаживать за одним-единственным пациентом мне не составляет большого труда, и я, наконец, могу почувствовать себя свободным.

Наверняка это всего лишь временная передышка. Но даже если и так, то тем более нам следует насладиться наступившим, наконец, умиротворением.

Всё это время мы почти не беседовали с Нагой, при этом нам обоим доставляло немалое удовольствие просто слушать длинными тёмными зимними вечерами, как завывает за окном ветер, как он постукивает во дворе сломанными дверьми в разрушенных строениях, как трещит в очаге огонь.

К счастью, у нас имелось много провизии, пусть и однообразной, но вполне достаточной, чтобы не только не умереть с голода, но и довольно сносно питаться. Да и наши с Нагой потребности в еде небольшие и вкусы непритязательны.

Когда-то в Нандуне мы, бывало, сиживали с ним вдвоём по вечерам за бутылкой вина, глядя на бархатную темноту ночи, и, как и сейчас, не роняя лишних слов. К сожалению, в закромах крепости вина найти не удалось, и мы довольствовались чаем. Его я отыскал в одной из комнат, где, видно, квартировал кто-то из офицеров. Как я уже отмечал в своих более старых записях, мятежники Дондо не удосужились осмотреть все помещения, и очень много того, что могло бы им пригодиться в дальнейшем походе, они, на наше счастье, проглядели или поленились прихватить.

Я поделился этим открытием с Нагой, сказав ему между прочим, что многие комнаты, где жили защитники крепости, остались практически нетронутыми, и в них лежит куча разных вещей. Мой друг оживился, на лице его появился интерес, но тут же он сменился каким-то страдальческим выражением. Он попросил меня не проявлять излишнего любопытства и не копаться в этих пожитках, особенно если я найду вещи, которые могли бы принадлежать степнякам.

Разумеется, я не мог отказать Наге в его странной просьбе. Однако он тотчас заметил, что как только у него достанет сил присоединиться ко мне в моих набегах на брошенные помещения крепости, мы тотчас отправимся туда вместе. Пока же он хотел, чтобы я отыскал комнаты, где жили офицеры и эти самые кочевники. Насчет офицеров мне был понятен интерес Наги, а вот откуда здесь могли взяться жители степи, осталось для меня загадкой. Но я уже привык, что мой товарищ сам полон секретов и я постоянно сталкиваюсь с какими-то его тайнами.

Всё это время снаружи день и ночь завывал сильный ветер. На днях выпал снег. Он засыпал всю крепость и окрестности, скрыл под белым покрывалом всё уродство, оставшееся на месте брошенного лагеря. Уже не нужные больше никому укрепления приобрели призрачный и до невозможности тоскливый вид, так что, когда этот снег спустя уже несколько часов растаял, я был только рад этому.

А ведь крепость Гремящего ущелья и в самом деле оказалась совсем заброшенной. Дондо не оставил в ней ни одного человека в качестве охраны или гарнизона, а имперские войска были где-то далеко. Хотя, что это я такое пишу, вот же они, на другом берегу реки, в двухстах шагах от нас. Но Красная река столь быстра, а пропасть между нами столь глубока, что преодолеть это расстояние невозможно. Да, нужно заметить, Пи Дуа, засевший в южной крепости, не особенно к этому и стремится.

Я брожу по развалинам мостовой башни, пытаюсь пробраться на останки её верхних этажей. И через огромные пробоины в стенах видно солдат на другой стороне в точно такой же, только целой, крепости. Они занимаются своими обычными делами: маршируют и упражняются с оружием, хлопочут по хозяйству, выводят на прогулки лошадей. Иногда они замечают меня и начинают что-то кричать. По их лицам я вижу, что кричат они ругательства, принимая меня за бродягу или одного из бунтовщиков. Их слов не слышно, ибо грохот клокочущей между нами реки заглушает всё. Несколько раз они пытались подстрелить меня из лука, однако расстояние вкупе с сильным ветром, продувающий ущелье с большой силой, делали эти потуги безрезультатными.

Я продолжал безбоязненно лазать по камням древней башни. Мне доставляло немалое удовольствие находить в ней такие уголки, откуда открывался захватывающий дух вид. Леса и горы, полоса реки, разделяющая землю, величественные крепостные стены. Я мог бы, наверное, часами сидеть где-нибудь наверху и любоваться, если бы не холод, который постепенно одолевал меня и заставлял вернуться в наше с Нагой жильё, чтобы согреться у животворящего огня.

Наконец, дней через десять, мой приятель почувствовал в себе силы для того, чтобы выбраться наружу. Он был сыт по горло прогулками по комнате и горел желанием скорее оказаться на свежем воздухе. Каждый шаг для него прочь от опостылевшей кровати был шагом к свободе.

Его сломанная рука была заключена в лубок и из-за поврежденной ключицы на этой же стороне я соорудил ему такую повязку, что он вообще не мог этой рукой шевелить. Жалкий вид Наги вызывал у меня сочувствие: покалеченный и слабый, с всклокоченными волосами, из-под которых виднелся обрубок уха. Он злился на меня, когда видел жалость в моих глазах, и начинал тихо бурчать, поэтому я старался обращаться с ним как с человеком, который имеет некоторые временные затруднения и не более того. Впрочем, так оно и было, ибо ни один из переломов и ни одна из травм Наги при должном уходе не сделали бы его калекой.

Первая прогулка моего друга за пределами комнаты, где он томился, была не долгой. Мы немного прошлись по двору. Недавно выпавший снег уже успел растаять, но воздух все ещё был чистым и прохладным, напоённый снежным духом. Мне всегда казалось, что именно вот так должно пахнуть начало чего-то нового, ведь именно зимой происходит перерождение природы, её подготовка к весне.

Нага с удовольствием вдыхал этот воздух и неловко прохаживался. На его лице промелькнула улыбка.

Наши прогулки становились всё длиннее. Они определенно шли на пользу больному. Он забывал про боли и непрекращающийся зуд в руке. И хотя я сопровождал его всё это время, Нага не желал разговаривать, продолжая думать о чём-то своем.

Прошло совсем немного времени со дня нашей первой прогулки, когда мой товарищ почувствовал себя довольно окрепшим. И теперь уже и шататься по двору ему было не достаточно. Нага попросил отвести его в комнаты, где жили степняки. При этом он явно волновался и был готов спорить, если бы я ему сейчас отказал. А я и не собирался ему перечить, так как находил состояние своего подопечного вполне удовлетворительным. Я отвёл его в эти помещения.

Это были две комнаты, отделённые друг от друга деревянной перегородкой в одной из каменных двухэтажных пристроек к мостовой башне. По виду это было крепкое и древнее здание, выстроенное в том же духе и стиле, что и вся остальная крепость. По всей видимости, оно предназначалось для проживания солдат и младших офицеров. После взрыва пострадала лишь крыша этой пристройки – с одной её стороны сорвало черепицу.

Комнаты, куда так стремился Нага, располагались на втором этаже. Прежде чем попасть в них, мы прошли по длинному общему коридору, в котором сейчас свободно гулял ветер. Одно из жилищ было совсем маленьким, скорее какая-то кладовка, в которой, однако, располагалось в своё время два человека.

Ветер разворошил вещи, возможно, здесь побывали и мародеры из мятежников, но они не нашли ничего ценного для себя. В самом деле, это была лишь какая-то одежда, притом женская, того покроя, который любят в степи, но не носят в цивилизованных странах.

Нага бегло осмотрел эти тряпки, поковырялся в них палкой, на которую опирался, и мы прошли во вторую комнату. Она была значительно больше, и, судя по всему, в ней размещались четверо. Здесь также по всему полу была разбросана одежда, правда на сей раз мужская, и также с отличительными узорами кочевников.

Мой друг пришёл в волнение. Он осмотрел, кажется, все вещи, отложив несколько из них в сторону. Хоть это была и мужская одежда, но принадлежала она, скорее, юношам. Нага опустился на каменный пол, подняв выбранные вещи. Он долго рассматривал их, вертел в руках и даже один раз понюхал.

Я не мешал, с любопытством наблюдая за происходящим. В какой-то момент я даже подумал, не тронулся ли умом мой пациент? Может я проглядел у него более серьёзную травму, из-за которой он рехнулся?

А Нага тем временем отложил в сторону юношескую одежду и взял, не разбираясь, что-то более крупного размера. Также повертел в руках и отбросил, рассмеявшись. Смех его был горек и не весел. Мне уже доводилось слышать такой смех, и я знал, что следом за ним может последовать либо бурный, разрушительный всплеск, либо же человек будет опустошён и раздавлен. Однако не произошло ни того, ни другого. Я лишний раз убедился в огромной силе характера этого человека.

Мой подопечный наконец был готов говорить и, видимо, через это он и дал выход своей горечи и тоске:

– Видишь эти одежды, Ган Жун? – произнес он. – Они принадлежат тем, за кем я гоняюсь уже больше десяти лет. Столько времени, а всё, чего я достиг – куча тряпок! Разве это не забавно?

Я присел рядом с ним. Ветер задувал из коридора в комнатку и вырывался наружу через окно, хлопая разбитым ставнем. Впрочем, сидеть на плотных шерстяных степняцких одеждах было довольно тепло и приятно. Нага поглядел на меня и продолжил:

– Я слепой дурак! Как мог я проглядеть? Как мог не понять и не разгадать? Простая девчушка-кочевница с первого взгляда признала его, а я за несколько месяцев не смог догадаться!

– Знаешь, мой друг, тебя было бы легче понять, если ты немного пояснил свои слова, – осторожно проговорил я.

Нага посмотрел мне прямо в глаза и спросил:

– Ты ведь знаешь, кто я и чем занимался?

– Да, ты был наёмным убийцей. И Шима, видимо, был как-то связан с твоим заданием, которое, как ты говорил, тебе пока не удалось выполнить. Никаких подробностей я не знаю, могу лишь догадываться о чём-то или что-то предполагать. К несчастью, Шима погиб, и я скорблю вместе с тобой о нашем великане.

Ответом был взрыв жуткого хохота, от которого у меня по телу пробежали мурашки.

– О, насмешка судьбы! – вскричал Нага. – Они лишили меня зрения и разума! Мальчишка погиб, только вот звали его не Шима. Тебя не было там, под сводами мостовой башни, за несколько минут, как всё взлетело на воздух. В соседней каморке лежат девичьи платья. Так вот, одна из этих степнячек выскочила откуда-то и кинулась к нашему здоровяку – они узнали друг друга. Только вот откликнулся он на другое имя. «Мунку!» – кричала она, не Шима. Потом, как ты помнишь, всё было кончено!

– Но, постой, разве не может быть такого, что у юноши было два имени? Одно Шима, а другое – степное, вот этот самый Мунку? Ведь так бывает, люди иногда берут себе ещё одно имя по каким-то своим надобностям. Может быть, и здесь то же самое?

Во взгляде Наги на мгновение промелькнула надежда, но он тот час покачал головой и промолвил:

– Нет, всё верно. Я видел там же и других людей, которых не встречал уже очень много лет.

Нага коснулся кончиками пальцев своего обрубленного уха.

– Там был тот, кто это сделал, и ещё один из степняков, с которым у меня тоже есть свои счеты. И среди них был настоящий Шима.

Признаться, я совсем запутался в рассказе Наги. Возможно, он вообще говорил не столько со мною, сколько выплёскивал свои переживания. Но во мне уже разыгралось любопытство.

– Нага, – сказал я, – не хочешь ли ты сказать, что не знал, как выглядит подлинный Шима?

Он серьёзно посмотрел на меня.

– Именно так, – кивнул он и горько ухмыльнулся. – Я положился на свою догадливость и удачу, когда украл юношу. Но это оказался не тот, кто был мне нужен. Обычный молодой кочевник с именем Мунку.

– Ты украл юношу? – вскричал я. – Однако мне казалось, что вы друзья!

– Проклятье! Мы сдружились за то время, пока нас мотало по пустыне, а в особенности после того, как с Шимой… ах, чёрт!… с Мунку произошли эти странные изменения и он превратился в гиганта, и мы оказались в этом проклятом походе…

Такие новости ошеломили меня. Как мог я представить себе, что эти двое, бывшие не разлей вода, на самом деле похититель и его жертва? Тем более, если вспомнить, как Нага заботился о юноше, пока тот пребывал в своём полубессознательном состоянии. Я был убежден, что передо мною пример доброй и верной дружбы.

– Так ты пёкся о Мунку не из благих побуждений, но лишь для того, чтобы, так сказать, обеспечить его сохранность? – проговорил я и посмотрел на Нагу, не пытаясь скрыть своей неприязни.

Тот уловил мой взгляд и покачал головой.

– Нет, – коротко ответил он, – может быть так и было поначалу. Но ты не знаешь всего, что нам довелось пережить.

– Так расскажи, за чем же дело стало?

Нага серьёзно поглядел на меня.

– Я расскажу, и знаешь почему, Ган Жун? Потому что мне важно, чтобы ты не думал обо мне, как о последнем негодяе или безумце. Ты называешь меня своим другом, и я воистину таковым являюсь. Слушай же!

И Нага поведал мне удивительную историю. О том, как правитель одного острова отправил его в далёкие степи, чтобы отыскать в них своего племянника и его малолетнего сына. О том, какой неудачей закончился тот поход. О пещере, стены которой – суть рёбра почивших драконов. Было в этой истории и ожидание длиною в десять лет. Похищение и скитание в пустыне. Встреча с поразительным сказочным червем. Мунку спас Нагу, но оба они оказались в заточении у властительницы той пустыни и чудом сбежали от неё. Добрались до стены и попали к мятежникам.

Никогда мне не доводилось ни читать, ни слышать о подобных странствиях и приключениях. Нага говорил простыми словами, но столь искренне и проникновенно, что все эти картины возникали у меня перед глазами. Мне было жаль моего друга. Он занимался нечестивым ремеслом и вместе с тем сохранял представления о чести. Я знал, что Нага легко и не задумываясь убивает, но я видел, как он бывал заботлив не только в Мунку, но и к другим больным, когда помогал мне в моей лечебнице.

– Ну что же, полагаю, теперь ты свободен от своих обязательств перед тем князем, – попытался я подбодрить Нагу.

– Почему это? – недоверчиво спросил он.

– Ведь настоящий Шима наверняка тоже погиб, как и все остальные, кто находился в башне. А если он мёртв, то, твоё задание завершено.

– Ах, нет, – возразил Нага уверенно, – я видел, как Шима и его отец вместе с тем степняком нырнули в какой-то проход. Ты не знаешь этих людей. Они не погибнут вот так запросто. Нет, Ган Жун, они все живы.

– И ты хочешь продолжить поиски?

– Хочу ли я? У меня нет ни малейшего желания это делать, однако у меня нет и выбора. Вся эта чёртова погоня, эти скитания уже стали моей жизнью и её смыслом. Имеешь ли ты желание жить, а, лекарь?

Этот вопрос заставил меня задуматься. Тщательно подбирая слова, я попробовал ответить:

– Я, как и все люди, просто живу, и не задумываюсь о том, хочу ли я жить или нет. Да, порой мне тошно от такой жизни и желания к ней особенно нет. Но я продолжаю дальше. И это не вопрос, хочу я этого или нет.

– Вот и у меня также, лекарь. Хочу я или нет, но я буду продолжать.

– Но где ты будешь искать этого Шиму? Куда пойдёшь?

– Я думал об этом. Думал все эти дни, пока лежал на постели и не мог вставать. Думал, гуляя по двору. И знаешь ли, не так много путей лежит передо мной. Полагаю, я направлюсь в Красный город. Уверен, что вся эта компания уже на подходе к нему.

Я пожал плечами.

– Ну, Красный город, так Красный город, – сказал я. – Мы и так туда направлялись вместе с Дондо.

– Дондо не дойдет туда, – презрительно бросил Нага. – Его разобьют по дороге. Помяни мои слова. Так, значит, ты со мной?

– Да, я с тобой. Мне некуда возвращаться. Родной город лежит в руинах, война продолжается. А столицу я всегда мечтал увидеть.

Мы ещё немного посидели и поговорили, пока совсем не продрогли. Полагаю, он не поведал мне всего, но и того, что я узнал, было вполне достаточно, чтобы понять, что Нага мне доверяет. Путешествие с таким спутником предвещает немало интересного.

За те дни, что мы ещё провели в крепости, ожидая, когда состояние Наги станет достаточно хорошим, чтобы отправляться в путь, я перебрал свои записи. Когда я спешно собирал в охапку все бумаги, что были спрятаны под ворохом одежды в нашей большой палатке в лагере мятежников, я не обратил внимания на то, что среди них были не только мои. Не знаю, как так вышло, но там оказались куски из разных трактатов, из в библиотеки Нандуна. У меня есть подозрение, что это, вероятно, дело рук покойного Мунку.

Я показал эти манускрипты Наге, но они не вызвали у него ни малейшего любопытства. Он лишь сказал, что Мунку до того дня, как его сразил неизвестный недуг, любил копаться в кипах бумаг, которые подбирал на площади около дворца наместника Нандуна после того, как он был разграблен. Толком читать юноша не умел и больше рассматривал картинки, и, видимо, отбирал те листы, которые ему больше пришлись по вкусу.

Мне кажется, среди того, что таким нелепым образом сохранилось от огня, мало ценного. Это всего лишь жалкая кроха великой библиотеки, уничтоженной дикарями и неучами. Впрочем, нужно внимательнее просмотреть эти бумаги, прочесть их. Кто знает, быть может, среди них найдётся потерянная жемчужина».




II


Фазаний луг основательно припорошило снегом, однако мало кто сомневался, что это уже последний снег этой зимы. Сегодня он белым покровом укрывает всё вокруг, погребает под собой всё, что только ни есть на земле, сглаживает её неровности и скрывает недостатки. А завтра он начнёт таять, сделается пористым, превратится в кашу и после вчерашней красоты и идеальности, все изъяны станут видны намного чётче и резче, чем до снега.

Лагерь императорского войска простоял все ненастные зимние недели, обустраиваясь, расширяясь и возводя укрепления. Если в первое время Лун Ци Ши ещё терзался некоторыми сомнениями насчёт правильности выбранной военной стратегии, то после известий о падении крепости Гремящего ущелья и ухудшения погоды, он решил, что нет больше необходимости продолжать поход. Луг давал ему замечательную позицию для того, чтобы не просто принять бой, а навязать его на своих условиях. Единственное, что требовалось от полководца, это набраться терпения и ждать.

Тем не менее, почти каждый вечер Лун оставался в своём роскошном шатре в одиночестве и вновь и вновь начинал прокручивать в своей голове разные варианты того, как лучше разместить войско на позициях и в резервах, пытаясь предугадать ход будущей битвы. Тоскливое настроение почти не оставляло его даже тогда, когда в редкие погожие дни выглядывало из-за сплошной серой пелены туч солнце, и во всём мире ощущалось дыхание весны, которая неминуемо сменит зиму. Наверное, не оставалось во всей армии ни одного солдата, который бы не подставлял радостно своего лица лучам солнца, но император оставался равнодушен к таким подаркам природы.

Он раз за разом возвращался мыслями к своему прошлому, к женщинам, которых любил и которых более не было рядом. Лишний раз приходило убеждение в том, что все его попытки обмануть рок оказывались тщетными. Хотя, кто знает, быть может ему это и удалось? Ответ Лун видел в итоге битвы с мятежниками и в том, удастся ли погасить бунт и подчинить западные области обратно. Но до тех пор ему остаётся лишь изводиться и мучиться от неопределенности.

Из-за таких тягостных дум, ходящих по одному и тому же чёртову кругу, император впадал в меланхолию. Утешение и успокоение на какое-то время приносила чаша вина, но оно ему быстро наскучило.

Так и сидел однажды вечером в своём шатре правитель самого обширного государства наедине с полупустой чашей. Он то и дело потягивал вино, однако оно не приносило облегчения, скорее лишь усугубляло чёрные мысли.

Снаружи раздались голоса его стражников. Они о чём-то громко спорили. Это было странно и необычно. Как правило, гвардейцы не позволяли себе повышать голос, когда общались между собой. Лун отодвинул чашу в сторону и прислушался: хоть какое-то разнообразие. Он узнал голоса своих воинов, неотступно сопровождавших его всё время. К ним примешивался ещё один, и, что странно, он принадлежал женщине.

Вслушавшись в разговор, он удивился ещё больше: это был не спор, а скорее оживленный разговор. Но, проклятье, откуда в лагере женщина? Конечно, за солдатами вечно увивались торговки своим телом, но никогда они не доходили до такой дерзости, чтобы предлагать себя у порога императорского шатра. Это уже слишком!

Государь резко поднялся из-за стола, тот покачнулся, и чаша чуть было не опрокинулась, он успел поймать её в последний момент. Вот сейчас он устроит этим наглецам! Быстро и решительно Лун прошёл через шатёр и одним резким движением распахнул его полог, намереваясь застать виновников врасплох.

Собственно, у него это получилось. Дежурный караул гвардейцев с двумя офицерами во главе окружил кучку каких-то людей. Их было шестеро. Их можно было принять за беженцев или странников, коими были полны дороги в это неспокойное время. Но одна из женщин в этом отряде громко и безбоязненно разговаривала с императорскими телохранителями, а те отвечали ей, как равной. При этом остальные стояли как бы в стороне и явно чувствовали себя здесь лишними.

– Что здесь такое у вас? – грозно окрикнул Лун.

Все присутствовавшие мгновенно обернулись к нему и, увидев императора, почтительно поклонились. А тот продолжал, чувствуя, как в нём нарастает гнев:

– Что вы тут устроили? Дежурный офицер, почему вы допускаете такое безобразие? Вас не научили порядку?

Тот, к кому обратился правитель, выступил чуть вперёд, и всё ещё оставаясь в полупоклоне, отвечал:

– Ваше величество, эта женщина принесла важные известия и желает доложить их вам как можно скорее.

Женщина сделала шаг вперёд, оставаясь в почтительном полупоклоне, и заговорила так, как привыкли говорить люди, знающие себе цену:

– Ваше величество, меня зовут Лян Се, я офицер и занимаюсь составлением карт. Эти гвардейцы могут подтвердить, кто я. Моя экспедиция была послана вашим военным советником Ли Чаншуанем с целью исследовать стену Дракона.

Имя Ли Чаншуаня прогремело для Луна как гром среди ясного неба. Бедный Ли Чаншуай, его военный советник и верный друг, умерший перед самым походом на его руках, был бы наверное поражён, но и доволен, не меньше.

Поражённый император не сразу нашёл слова. Потом он махнул женщине рукой, приглашая её за собой в шатёр, а стражникам бросил коротко:

– Накормите её спутников и позаботьтесь о них.

Лун сел в удобном кресле, рядом с которым стоял столик с чашей вина на нем. Он частенько принимал у себя разных командиров и советников. Так что ритуал уже был выработан. Иногда он предлагал своим подчиненным даже присесть, для чего служил простой деревянный табурет, который своим неказистым видом однозначно контрастировал с изысканной и дорогой мебелью.

Император смерил взглядом гостью и рассмотрел её внимательнее. Что ж, это лицо теперь казалось ему смутно знакомым, вероятно, он видел её раньше во дворце среди других офицеров. Это успокоило Луна. Выправка у неё отменная, татуировки на щеках под глазами слишком характерны именно для тех, кто проходил обучение в гвардейской школе.

Лян Се видела перед собой пожилого, но всё ещё довольно статного и видного мужчину. Это не была её первая встреча с императором. В прошлые годы, проведённые ею при школе, она неоднократно видела его, и однажды даже отвечала ему о том, хорошо ли их кормят, когда он устроил смотр своих будущих офицеров.

– Вероятно, – прервал молчание Лун, – тебе есть, что рассказать. Можешь сесть. Вот там стоит табурет, возьми его.

Женщина отыскала глазами табурет, на который указывал император. Это был трёхногий урод, сделанный таким по изначальной задумке мастера, чтобы посетитель, которому выпала милость сидеть в присутствии повелителя, продолжал чувствовать своё подчиненное положение. Она взяла его в руки и поставила напротив собеседника, соблюдая всё же почтительное расстояние в несколько шагов. Сидеть было жёстко и неудобно.

– Рассказывай, Лян Се. Я слушаю тебя.

– Ваше величество, – сокрушённо произнесла она, – я не выполнила приказ, который дал мне Ли Чаншуай вашим именем. Я не смогла продолжить путь и описание стены западнее Нандуна. Быть может слабым оправданием для меня будет то, что моя экспедиция столкнулась с восстанием и мне пришлось развернуть остатки моего отряда в другую сторону.

– Поведай всё по порядку, и я решу, насколько велика твоя вина, и есть ли она вообще, – милостиво кивнул ей император.

Лун с немалым любопытством внимал её рассказу. Повествование о состоянии стены Дракона было интересным, но, в целом, довольно предсказуемым. Не сложно было догадаться и без специальной миссии о том, что западные участки стены заброшены и представляют собой не более чем памятник легендарной эпохе. Лян Се не добралась до самого западного конца стены, но вряд ли стоило ожидать там какой-то другой картины. Все области за Нандуном вплоть до Великих гор на закатной стороне мира фактически отделились от империи и жили своей жизнью. Очевидно, что как только будет покончено с восстанием Дондо, нужно будет продолжать поход на запад до самых дальних окраин.

Однако это были не все известия, что принесла с собой Лян Се. Она поведала об обороне крепости Гремящего ущелья, малодушии Пи Дуа и о том, что из-за его трусости укрепления не удалось удержать, хотя это можно было бы делать на протяжении многих месяцев.

Рассказ продолжался до полуночи. Но при этом она умолчала о приключении в Тян-Шуне и ни словом не обмолвилась о Шиме и его талантах. Юноша очень просил её не делать этого и она не могла ему отказать, тем более, что он обладал каким-то завораживающим воздействием на неё.

Быть может повествование шло бы и быстрее, если бы Лун постоянно не прерывал Лян Се уточняющими вопросами.

– Неужели этот старый дурак и в самом деле так жалок?! – не удержался государь, слушая о том, как древний мост между крепостями был уничтожен. – Вот я доберусь до него!

Когда она закончила, Лун пару минут обдумывал все эти новые сведения. Ему понравилась эта женщина, полная достоинства и затаённой злобы и силы. Видно, что она решительна и готова идти до конца, не останавливаясь перед пролитием вражеской крови.

– А что твои спутники? Кто они? – спросил Лун.

– Это всего лишь путешественники из степного края. Они шли с караваном, который разграбили мятежники и им самим чудом удалось избежать смерти и плена, – не моргнув глазом соврала Лян Се. – Мы приютили их в крепости, и они достойно показали себя, сражаясь вместе со мной. Лишь они и небольшое число воинов сохранили верность.

Император кивнул одобряюще и задал вопрос, который мучил его, пожалуй, более всего:

– Что ты можешь сказать о бунтовщиках? Тебе приходилось сражаться с ними. Как они в бою?

Лян Се не раздумывала слишком долго. Она ожидала подобных вопросов и уже знала, что ответит своему властителю:

– Ваше величество, главное преимущество мятежников – это их численность. Я не могу точно оценить, сколько их, но, полагаю, их самое меньшее раза в два больше, чем та армия, которая сейчас стоит на Фазаньем лугу. Кроме того, в их рядах немало сумасшедших фанатиков, которые не жалеют ни своей, ни чужой жизни и идут в атаку, не глядя на опасность.

– По твоим словам нам противостоит грозный противник.

– Его не нужно недооценивать, ваше величество. Они сумели подмять под себя ни одну провинцию. Конечно, им пока что сопутствует удача, так как местные правители не оказывают никакого сопротивления, а бегут прочь. Я сражалась с ними и знаю, что их можно победить. Нужны выдержка и упорство, то, чего не хватило нам в крепости Гремящего ущелья. Надеюсь, ваше войско будет стоять крепко.

– Что ты думаешь о наших позициях здесь?

– Полагаю, они очень хороши. Слабость мятежников в том, что они плохо держат строй и не умеют брать укрепления. Толпы разбиваются о них, как волны о скалу. Но нельзя забывать, что даже на самую мощную и неколебимую скалу может найтись волна, которая её захлестнет по самую макушку. Всё же, думаю, что лучшего места было бы не сыскать.

Лун поглядел на Лян Се. Хотелось бы ему оставить её при себе?

– Вот что, – сказал он, – я не нахожу вины в том, что ты прервала своё задание. Ли Чаншуай согласился бы со мной.

Женщина встала с табурета и поклонилась.

– Я была бы счастлива также представить и вашему советнику весь мой доклад. Сегодня же я начну его писать.

– Не стоит, – печально ответил Лун. – Ли Чаншуай покинул этот свет. Ты доложила мне и этого довольно.

Лицо Лян Се побледнело.

– Ваше величество, я не знала о смерти советника. Это большая утрата и подлинное горе для империи.

– Я согласен с тобой, – кивнул государь. – Но у нас не всё так плохо, когда в стране остаются офицеры подобные тебе.

– Благодарю, ваше величество.

– Вот что, Лян Се, – сказал Лун, – я желаю, чтобы ты осталась при мне. Ты гвардейский офицер, настоящий воин, и достойна быть моим телохранителем.

Женщина вспыхнула от радости и поклонилась.

– Это самая большая честь для меня, какая только может быть.

Пожилой император попробовал рассмотреть Лян Се немного с другой точки зрения: именно как женщину. Разумеется, за многие годы на престоле он водил тесные знакомства с разными придворными дамами. Когда-то это вылилось в милый и нежный, хоть и недолговечный роман с Ван И. Интересно, какова из себя эта офицер? Пожалуй, сплошное разочарование. Плоская и тощая, кожа да кости, резкая и злая. Нет уж, как говорит его младший сын: «Лучше плыть по волнам, чем разбиться о скалы». Что он имеет при этом в виду: корабль или женщину?

Лян Се, вероятно, почувствовала, о чём сейчас размышляет Лун. Она смутилась и зарделась. Ей захотелось отвести взгляд в сторону и, внезапно, она почувствовала, что ей совершенно некуда девать руки, хотя всю многочасовую беседу она про них совершенно и не думала. К счастью, государь заговорил и заговорил совсем о другом, что позволило женщине вздохнуть с облегчением:

– Итак, Лян Се, ты остаёшься при мне. Послужишь год-другой моим телохранителем. Не волнуйся, более близких отношений я от тебя требовать не собираюсь. Оставайся такой, какая ты есть: твёрдой и прямой. Никаких нежностей ни к кому, даже ко мне. Буду откровенен с тобой: я уже молод и мне хочется, чтобы рядом со мной всегда находился кто-то, кто сможет не только меня защитить, но и помочь. Ли Чаншуай умер, а ведь он был моим ровесником. Не желаю оказаться один, когда меня вдруг хватит удар. Будешь мне ещё и нянькой, но строгой. Для такого рода службы женщины подходят лучше мужчин. В своём шатре я хочу отдыхать и не думать ни о чём.

Смущённая и польщённая Лян Се поклонилась.

– Послужишь при мне, – продолжал Лун, – Потом выдам тебя замуж. Есть у тебя кто-то на примете? Наверное, тоже какой-нибудь офицер?

Лян Се покачала головой. «Нет, он не офицер», – хотелось сказать ей, но, конечно же, она промолчала.

– Не беда, найдём тебе подходящего жениха, – улыбнулся по-отечески император. – Не хорошо человеку быть одному. А женщине тем более.

Она не нашла, что ей ответить и пожала плечами. Впрочем, Лун уже вновь вернулся к делу, отставив брачные планы в сторону.

– Итак, – сказал он, – ты будешь спать и жить в моём шатре. Возьмёшь себе раскладную кровать и поставишь её у входа, так, чтобы не только я мог тебя видеть, но и ты меня. Всё это не отменяет основную стражу, они будут дежурить по своему распорядку. С этим ты ознакомишься сама. Слуги и все прочие тоже остаются, как заведено. Приступишь с завтрашнего вечера.

– Ваше величество, чего ждать? Я готова начать прямо сейчас!

– Нет уж. Приведи себя в порядок с дороги. Вымойся и приведи себя в порядок с дороги. Тебе выдадут новую одежду и доспехи, которые лучше соответствуют императорскому телохранителю, чем то, что на тебе сейчас надето.

Последние слова Лун сказал немного ворчливым тоном и Лян Се покраснела, обратив внимание на состояние своей одежды, и поняв, что она не была в бане с того момента, как в первый день они ночевали в гостинице «Синий журавль» в Тян-Шуне. После этого остались позади дни, когда они прятались в крысиной усадьбе, и много дней в пути. Какая же она дура, припёрлась к императору, даже не удосужившись хотя бы умыться и расчесаться! Как он не выгнал её прочь? Наверное, поэтому он позволил сесть ей лишь на безобразный деревянный табурет, чтобы она не попортила обивку дорогой мебели.

Небрежным жестом Лун отпустил Лян Се.

– Иди, отыщи своих спутников. Сегодня переночуешь с ними. Завтра к вечеру придёшь ко мне во всём новом, чистая и прибранная. Да, и вот ещё что. Это в счёт твоего будущего жалования.

С этими словами он встал, подошёл к небольшому сундучку, стоявшему на походном комоде, и вытащил связку серебряных монет, нанизанных сквозь квадратные дырки на крепкий шнурок. Лун кинул вязанку и Лян Се на лету подхватила её и спрятала за пазухой.

Женщина вылетела из шатра, едва успев напоследок отвесить прощальный поклон императору. Её лицо горело, но пока она шла через лагерь, отыскивая палатку, в которой разместили её друзей, она ещё раз успела всё обдумать. А ведь государь, в самом деле, очень милостивый и добрый правитель. Он и словом не обмолвился о том, что она плохо выглядит, понимая, что вести, которые она доставила, намного важнее, чем её внешний вид. Кроме того, он дал ей время привести себя в порядок и попрощаться со спутниками.

Сердце её ёкнуло. Радость от неожиданного повышения, о котором многие могут лишь мечтать, сменилась грустью. Ей ведь придётся расстаться с Хару. Ах, этот странный мужчина, сколько времени они провели рядом друг с другом, но он так ни разу и не проявил своего расположения к ней. Даже после той краткой минуты в купальне, когда она сама поцеловала его первой, он вёл себя так, словно ничего не произошло. Ну, чуть-чуть теплее, чем обычно. Может быть, она зря тешит себя надеждой? Она далеко не красавица и у неё никогда не было и в мыслях, что кто-то стоящий мог бы обратить на неё внимание. Да и где было им взяться, этим достойным женихам? Всю жизнь Лян Се провела среди воинов и саму себя она считала в первую очередь солдатом, и уж потом на каком-то малозначимом месте – женщиной. Всегда она тренировалась и упражнялась с оружием наравне с мужчинами. Впрочем, несколько десятков других девушек в школе офицеров тоже были под стать ей: такие же фанатически преданные престолу, полностью забывшие о своих личных интересах.

Была уже глубокая ночь, когда Лян Се наконец отыскала нужную палатку. В ней тускло горел один масляный светильник, который почти и не разгонял темноту.

Женщина проскользнула внутрь. Все пятеро, устроившись на своих походных кроватях, уже спали. Ещё бы, для них это чистая роскошь после многих дней, когда им приходилось коротать зимние ночи у костра, кутаясь в одеяла и прижимаясь друг к другу, чтобы согреться.

Какие же это были счастливые времена! – горькое озарение пришло к Лян Се. Она была рядом с Хару, пусть и не так, как ей того хотелось бы, но рядом. И вот, это их последняя ночь вместе, а все устроились порознь, и никто об этом, кроме неё, и не жалеет.

Лян Се села в раздумьях на свою пустую постель. Может быть, ей отказаться от императорской чести? Но остаться с Хару, пусть хотя бы и так?

Вдруг тот, о ком она сейчас думала, пошевелился. Он сонно приоткрыл глаза, посмотрел на неё и спросил таким голосом, каким говорят люди, когда они вывалились на мгновение из глубокого сна, и вот-вот провалятся обратно:

– Ты пришла? Всё в порядке? Ложись спать, отдыхай.

И Хару вновь сомкнул веки, откинулся обратно на подушку и уснул, словно и не просыпался.

Женщина, едва подавляя гнев и обиду, задула светильник и бросилась на свою кровать. Ей, наверное, хотелось бы заплакать, но она уже давно забыла, как это бывает. Она вцепилась в подушку, чтобы подавить крик, который так и рвался из её груди.




III


На следующий день с самого раннего утра весь лагерь пришёл в движение. Разведчики принесли известие, что передовые отряды орды мятежников были замечены всего лишь в двух днях пути от Фазаньего луга. Это без сомнения означало, что битва состоится уже в самое ближайшее время. И хотя все укрепления лучников на холмах были давно готовы, все позиции для пехоты и конницы определены, среди императорского войска поднялось волнение, какое бывает, когда знаменательное событие, которого долго и изнурительно ждали, наконец, приближается.

При этом с самого начала дня на поле наполз густой туман, такой плотный, что ничего не было видно уже в пятидесяти шагах. С одной стороны, можно было опасаться, что под его прикрытием враги попытаются подобраться ближе и напасть врасплох; с другой, – это было бы для них чистым самоубийством: атаковать, не зная размещения войск противника.

Лян Се узнала новость, когда она была в бане. Она отправилась туда едва продрав глаза. Её сон был безрадостным и она даже с некоторым облегчением проснулась и ещё больше обрадовалась, обнаружив, что остальные ещё спят. Лян Се вскочила с кровати, бросила взгляд на Хару, затем на Шиму, и поспешила прочь. Ей хотелось поскорее привести себя в порядок и показаться в достойном виде не только перед императором.

Если для обычных солдат баней служили несколько больших палаток, и чаны наполняли водой и грели не чаще, чем раз в десять – двенадцать дней, то для гвардейцев успели построить небольшую глинобитную хижину, к которой было приставлено четверо слуг. Они, конечно, подивились тому, что кто-то желает помыться прямо с раннего утра, однако поспешили приступить к своим обязанностям. Они натаскали воды в небольшую кадку и развели огонь. Одного из них офицер отослала на склад за новым обмундированием для себя.

Впрочем, Лян Се спешила не стала дожидаться того, чтобы вода основательно прогрелась. К удивлению слуг она залезла в ёмкость, как только вода перестала быть такой невыносимо холодной, что от неё сводило мышцы и стучали зубы.

Женщина не намеревалась нежиться в горячей воде. Ей требовалось смыть с себя грязь, освежиться и привести волосы в порядок. Это не должно было занимать лишнего времени. Поэтому она прогнала прочь слуг, которые продолжали подбрасывать дрова в огонь.

Пока она мылась, она критически осмотрела себя и пришла в уныние. Что мог бы полюбить в ней Хару? Десятки шрамов, покрывавших не только её руки и ноги, но живот и спину? Она не берегла себя, тренируясь и упражняясь, сражаясь и убивая. Разумеется, в походной бане, пусть даже и предназначенной для привилегированной стражи императора, не было зеркала. Лян Се видала эти волшебные штуки в некоторых покоях во дворце в Красном городе, но и без них было ясно, что её тело далеко от идеального: плоское, слишком поджарое. Говорят, у неё миловидное лицо и большие глаза. Наверное, это просто потому, что она такая худая, вот и выделяются глаза среди общих черт.

Когда она принялась расчёсывать свои волосы, то её печаль ещё больше усилилась. Лишь в детстве они были у неё ниже плеч. С тех пор, как её родители погибли и сама она оказалась на воспитании у одного сердобольного офицера, который передал её затем в приют, она не могла позволить себе роскоши носить длинные прически. А с началом военной карьеры лишние волосы только мешали ей, и она неизменно остригала их всё короче и короче. Обычно она обращалась к услугам цирюльника, пока жила в столице, но в походе ей приходилось всё делать самой. Если были ножницы, то подравнивала с их помощью, если нет, – брала нож и резала пучками, как режут траву.

Вот теперь она и пожинает плоды. Лян Се провела по волосам. Они были чистыми и приятными на ощупь, вот только даже прикасаясь к ним, она могла понять, что пряди разной длины и обрезаны, как попало.

Тем временем слуга принёс новую одежду и амуницию, положенную для гвардейского офицера. Лян Се провела кончиками пальцев по начищенным бляхам доспехов и не смогла сдержать вздоха. Ах, если бы она была также привлекательна, как и вот эти вещи! Но может быть она станет лучше выглядеть, когда наденет их?

Женщина с удовольствием натянула на себя чистую одежду, подогнала под свою фигуру кожаное облачение, на которое были нашиты стальные щитки. Немного великовато, однако сойдёт.

У неё оставался свободным ещё целый день. Вновь вернулась дерзкая мысль отказаться от милости государя. Хоть Лян Се отогнала её от себя, но идея осталась где-то на задворках её сознания.

Когда она вернулась в палатку, все уже не только успели подняться, но и закончить завтрак. Сейчас её товарищи суетились, собирая немногочисленные пожитки, купленные в Тян-Шуне, и явно готовясь продолжить путь. Мэргэн приметил её возвращение первым. За прошедшие дни в пути он стал относиться к ней значительно лучше, его открытая неприязнь прошла. Однако он не упускал возможности подколоть женщину, отпустить в её адрес какую-нибудь шуточку, пусть и не самую удачную и смешную.

– Привет, Лян Се! Как ты вырядилась! А мне тоже выдадут всё новое? Я бы взял сапоги, а то мои поизносились, – Мэргэн не изменил себе.

Его собеседница давно уже перестала остро воспринимать его безобидные выпады, и порой поддерживала словесную перепалку:

– Да, сказали, что для тебя были припасены новые мозги. Только вот беда, их порастащили мыши, немного осталось. Но всё равно больше, чем у тебя сейчас. В полдень можно получить.

Все рассмеялись её шутке, включая и степняка. Смеялся и Хару, и Лян Се стало тепло на душе. Хотя бы пошутить она иногда умеет.

– Там на огне стоит чай, можешь попить. Есть кое-что от завтрака, – сказала ей Севда и продолжила складывать вещи в перемётную суму.

– Спасибо, а что это вы собираетесь? – спросила Лян Се, присаживаясь на край походной кровати и наливая себе чаю.

– Так ведь скоро битва, – отвечал ей Мэргэн, – хотим убраться отсюда поскорее, пока не началось.

– Ну, до сражения ещё дня два, а то и больше, – махнула рукой Лян Се. – Нет нужды так спешить.

– Вот именно, – подхватил Бато, – мы могли бы вообще остаться в лагере и посмотреть на эту битву! Но этого хочу лишь я один!

– Ты не насмотрелся в крепости? Тян-Шуна тоже тебе было мало? – напустился на него отец. – Вон, Шима не ноет, чтобы ему представление показали.

– Просто я хочу в Красный город, – пожал плечами Шима и подбадривающе улыбнулся другу, – не нахожу ничего против того, чтобы посмотреть битву, но в столице мне было бы интереснее. И я очень хочу, кроме того, увидеть море.

Лян Се с беспокойством взглянула на Хару:

– А что скажешь ты?

– А что мне сказать, – дёрнулся он, – это не наша война. Мы вдоволь поучаствовали в ней. Кто бы ни одержал победу, на наших планах это не слишком сильно скажется. Если победит император, то оно и к лучшему. Если же мятежники, то нам следует поскорее покинуть это место, чтобы как можно раньше добраться до столицы. Вот по всему и выходит, что нам следует поторопиться.

Лян Се нервно сделала глоток чая, который показался ей горьким. Она попыталась изобразить улыбку, когда Хару обратился к ней:

– Интереснее, что ты собираешься делать дальше? Я так понимаю, что ты остаёшься в лагере? Возвращаешься на службу?

Женщина коротко кивнула.

– Ты не поедешь с нами в Красный город? – удивился Мэргэн. – Ну да, можно было догадаться, раз ты всё новое получила.

Лян Се отставила чашку с недопитым чаем и поднялась.

– Хару, – решилась она, – мне нужно переговорить с тобой. Давай пройдемся. Твои вещи уже всё равно собраны.

Хару в растерянности посмотрел на своих товарищей, зачем-то заглянул в сумку и только потом ответил женщине.

– Да, конечно, давай.

Остальные как-то странно переглянулись между собой, но Лян Се было уже всё равно. Пожалуй, это страшнее, чем идти в бой, однако и там, и тут нужно просто сделать первый шаг, поборов свой страх. Так что она выдавила из себя улыбку, помахала рукой и, опережая Хару, вышла из палатки. Тот, чуть задержавшись, последовал за ней.

Они шли рядом друг с другом по лагерю. Вокруг сновали люди, завершая последние приготовления к грядущему сражению. Лян Се шагала довольно быстро в сторону холмов, окаймлявших луг с восточной его стороны, на склонах которых размещались позиции лучников и стрелков из самострелов. Хару не отставал от неё. Они молчали и между ними неизменно оставалось расстояние в один-два шага. Со стороны можно было подумать, что это идут офицеры, занятые каким-то своим делом.

Так, не проронив ни слова, они достигли склона ближайшего холма и поднялись на него, оставив в стороне и внизу укрепления. Они забрались на самый верх, откуда в ясную погоду, наверное, открывалась довольно приятная глазу картина: широкое поле, раскинувшееся по равнине, окруженное с одной стороны невысокими холмами, с другой, откуда должен был появиться неприятель,– рощицами. Однако сегодня всё скрывалось в густом тумане, и два одиноких человека словно бы оказались в каком-то бело-сером пространстве, в котором стороны света теряли своё значение.

Молчание становилось невыносимым, и первым не выдержал Хару:

– Сколько нам ещё идти? Лян Се, о чём ты хотела поговорить со мной?

Она замедлила шаг, остановилась и обернулась к нему.

– Ты помнишь ту ночь в купальне? – спросила она. – Я поцеловала тебя тогда. Ты ушёл, потом вернулся. У меня тогда сердце замерло: я подумала, что ты передумал. Как я обманулась!

– Да, я помню ту ночь, – кивнул Хару. Тон его был ровным и спокойным.

– И я помню, – подхватила Лян Се, – так всё странно тогда было. Ты сказал мне про свою жену, что она умерла. Прости меня, что напоминаю о ней.

Хару сделал какой-то неопределенный жест, который, вероятно, должен был означать, что всё в порядке, и он готов слушать собеседницу дальше.

– Хару, – продолжила Лян Се, пытаясь перейти в наступление, – ведь ты свободный мужчина и мог бы вновь быть с какой-нибудь женщиной.

Вновь никакого ответа, лишь короткое пожатие плечами.

– Ты ведь понимаешь, что я хочу сказать тебе, Хару? Проклятье, кажется, я люблю тебя, – не выдержала Лян Се и выпалила последнюю фразу, наподдав при этом по кучке прошлогодних листьев. Они были мокрыми и почерневшими, не имевшими ничего общего с красивыми желтыми и красными листьями осени, которые так излюблены поэтами.

Хару остановился рядом с Лян Се, положил ей руки на плечи и заглянул в глаза. Да, глаза у неё, пожалуй, это единственное, чему могла бы позавидовать любая придворная красотка.

– Лян Се, – проговорил он, тщательно подбирая слова, – мы вместе с тобой через многое прошли, как товарищи по оружию, и я должен быть честен с тобой. Прости меня, но я не могу ответить тебе тем же.

Она дёрнулась, пытаясь робко высвободиться из рук Хару. Тот продолжал:

– Пойми меня правильно. Я не могу ответить тебе тем же, не потому, что не нахожу тебя привлекательной или ты совсем не волнуешь моё сердце. Вовсе нет. Когда я заглядываю вглубь него, то оно говорит мне, что ты мне не безразлична. Но любовь ли это? Я не знаю.

Он обнял её, скорее по-дружески и отпустил, хотя она и не пыталась более отстраниться от него. На её глазах блеснули слезы, она легко смахнула их рукой.

– Товарищи по оружию, – повторила она печально, – вот мы кто с тобой.

– Думаю, это совсем не плохо, если вспомнить о том, что изначально я был твоим пленником и ты угрожала мне виселицей, – попытался пошутить Хару.

– Может и стоило вздёрнуть тебя, – не то шутя, не то серьёзно проговорила женщина задумчиво. – Меньше было бы у меня переживаний.

– У меня тоже, – согласился с ней Хару.

Они замолчали. Лян Се спросила:

– Давно умерла твоя жена?

– Да, но я часто вижу её во сне, она будто бы и не покинула меня.

– Но это всего лишь сон, а жизнь идёт своим чередом. Если слишком часто и много всматриваться в сны, то можно сойти с ума.

– Совершенно верно. Было время, мне так и казалось, что действительность ускользает от меня, теряет смысл.

– И ты до сих пор любишь её? Постой-ка, Кицунэ, верно?

– Люблю. Она не была простой женщиной, даже не была человеком в обычном понимании. Сложно объяснить, просто взгляни на нашего с ней сына. Все свои необычайные умения Шима получил от матери.

– Она была колдуньей?

– Нет, пожалуй. Её отец – оборотень-лис, а мать – дух реки.

– Похоже на сказку.

– Ты сама видела, что делал Шима, и это вовсе не сказка.

Между ними вновь повисла пауза, и они медленно побрели обратно к лагерю. Туман чуть-чуть приподнялся над землей и стал уже не таким плотным. В одном месте на небосклоне можно было с трудом даже различить светлое пятно солнца.

– Значит, вы отправляетесь сегодня же? – спросила Лян Се, чтобы прервать тягостное молчание, лелея несбыточную надежду на то, что Хару останется.

– Да, нам нечего ждать. А ты остаёшься?

– Мой долг оставаться здесь. Вчера меня принял сам император. Он назначил меня своим телохранителем.

Хару почувствовал укол в сердце.

– Он же старый, – вырвалось у него против его воли.

Лян Се рассмеялась.

– Точно, так что я буду именно его личным охранником и нянькой, как он сам сказал. Да я и не заинтересовала его как женщина.

На сердце у Хару немного отлегло.

– Ты можешь стать очень влиятельным лицом при дворе, – сказал он. – Чем ближе к особе правителя, тем важнее персона.

– Я могла бы попросить за тебя, за вас за всех, – предложила Лян Се. – Вам тоже бы нашлись какие-то занятия при дворе императора, ты мог бы стать одним из командиров в его армии.

– Нет, – не раздумывая отвечал Хару, – Мэргэну это не нужно, он мечтает вернуться в свои степи. А я… для простого кочевника стать офицером в имперской армии это слишком много, а для принца – слишком мало.

Хару грустно усмехнулся и продолжил:

– В любом случае, я не готов идти к кому-то на службу и выполнять приказы других. Доберёмся до Красного города, посмотрим столицу, сядем на корабль и вернёмся в Вольный город. А там уже степи.

– Хочешь остаться пастухом?

– Почему бы и нет? Когда я затеял это путешествие, мне казалось, что сил моих больше нет жить в степи, а теперь я понимаю, что это были счастливые времена и я сам же отказался от них.

– Мы ещё увидимся с тобой когда-нибудь? – спросила Лян Се и с трудом удержала дрожь в голосе.

Хару ответил ей не сразу. Когда же он заговорил, то слова его звучали уверенно и как-то весомо.

– Мне в жизни довелось увидеть странные вещи и судьба кидала меня так и сводила с такими людьми, что я не удивлюсь уже, наверное, ни чему. Если будет на то воля Небес, мы встретимся с тобой.

Они уже дошли до окраины лагеря. Навстречу всё больше попадались его обитатели. Лян Се остановилась и повернулась к Хару.

– Расстанемся здесь, – сказала она.

– Ты не вернёшься в палатку? А с остальными не хочешь попрощаться? – удивился он.

– Нет, не хочу, да и не могу затягивать. Вещей моих в палатке уже и не осталось, кажется. А остальным передай от меня всего наилучшего. Особенно Шиме, уж очень он мне по душе. И вот, кстати, возьми это.

Лян Се протянула Хару связку серебряных монет, которую ей вчера дал император. Мужчина не спешил принимать дар, но женщина сама вложила деньги ему в руку и уверила его:

– Вам они нужнее, чем мне. У вас ещё дальний путь впереди, а мне больше некуда стремиться. Ну, прощай!

Сказав это, Лян Се проворно обняла Хару за шею, быстро чмокнула его и стремительно пошла прочь. Мужчина видел, как она несколько раз поднимала руки к лицу, наверное, касаясь глаз. Он не стал догонять её, хотя его сердце неожиданно для него самого сжалось от тоски, и ему хотелось бы вновь почувствовать её губы на своих губах. Однако Хару лишь проводил Лян Се взглядом, и, не отрываясь, смотрел на её удалявшуюся фигуру, пока она не затерялась среди других воинов, палаток и тумана.




IV


Тот же самый это холм, или какой-то другой, сказать было сложно. В прошлый раз, всего лишь пару дней назад, всё скрывалось под пеленой тумана, да и мысли Лян Се устремлялись к другим вещам, чтобы пытаться запомнить такую безделицу. Но сегодня ей всё же казалось, что это то же самое место, где она наконец нашла в себе силы открыться Хару, и где её хрупкие надежды, как и ожидалось, разбились. Если бы у неё было время, она, быть может, даже попыталась бы отыскать следы Хару, ту кучу листьев, которую она пнула. Однако свободного времени у неё не имелось совершенно, да и непростительно было бы отвлекаться на романтические переживания, когда на поле внизу разворачивались такие события.

Собственно Лян Се практически перестала принадлежать себе с того момента, как вечером памятного дня расставания с любимым, она переступила порог императорского шатра и взвалила на свои плечи множество обязанностей. И охрана оказалась далеко не на первом месте. Как и предупреждал Лун Ци Ши, она превратилась в кого-то вроде няньки, телохранителя и слуги в одном лице. Он беспрерывно посылал Лян Се с какими-то поручениями к разным командирам; писал приказы и распоряжения, а разносить их адресатам по лагерю тоже выпадало ей. К вечеру она так уматывалась, что чувствовала себя столь же уставшей, как если бы она провела весь день, упражняясь с оружием.

Впрочем, спустя пару дней император повёл себя практичнее и отправлял со своими письменными указаниями уже не Лян Се, а кого-то из дежуривших гвардейцев. Зато женщине пришлось прислуживать пожилому властителю за обедом и даже прибираться в его шатре, так как остальные слуги получили какое-то другое задание. И каждый вечер Лун донимал её расспросами о том, как воюют бунтовщики, чем они вооружены, каков их боевой дух.

Но вот, наконец, Лян Се смогла почувствовать себя важным воином, оберегающим священную особу, стоя рядом с императором на вершине холма и обозревая вместе с ним движение неприятельских и собственных армий. Первоначально ретивые слуги хотели установить на вершине этого холма балдахин и удобные сидения для властителя, но тот отверг это предложение и отругал их дураками.

– Вы хотите, чтобы враг точно видел и знал, где находится император и куда нужно бить? – кричал на слуг Лун.

Так что он, его телохранительница и полсотни гвардейцев обошлись без каких-либо удобств. Их лошади были скрыты в сотне шагов на противоположной, невидимой стороне холма. Самое большее, что позволил себе Лун, был простой раскладной стул, на который он порой присаживался на несколько минут, но вскоре вновь поднимался и наблюдал за ходом сражения.

Вражеская орда под чёрными знамёнами растекалась по западному краю поля, занимая его всё больше и больше, добираясь уже до его середины. Там её движение остановилось. Можно было подумать, что сейчас неприятель начнёт перестроение своих рядов в определенном порядке. Однако ничего подобного не происходило. Толпы стояли на одном месте, словно ожидая чего-то. Затем в одном месте люди расступились, открывая проход для небольшой группы всадников. Они бы одеты во всё чёрное, на груди у каждого из них красовалась большая белая звезда. Все всадники окружали Дондо, восседавшего на вороном коне и казавшегося вестником смерти.

Проезжая между рядов своего войска самозваный пророк благословлял воинов, коротко молился вместе с ними и следовал дальше. Потом он выехал вперёд на открытое пространство и оглянулся на то множество людей, которое он поднял на войну. А ведь когда-то всё начиналось с того, что он всего лишь изгнал кучку солдат из своей деревни, и вот сейчас он скрестит оружие с самим императором. У него не было и тени сомнения, что сегодня узурпатор, обесчестивший престол Дракона, падёт, и на смену ему придёт очищенная вера. С их победой откроется путь на Красный город, который станет новым светочем для всех людей.

Об этом говорил Дондо и не уставал повторять, подбодряя людей. Он возносил глаза к небу, но замечал при этом, что вездесущие стражи Дракона, фанатично преданные его учению, просачиваются по строю воинов, готовые в любой момент учинить суд или оказать последнюю милость раненым.

Дондо обернулся на восток, туда, где стройными колоннами стояли имперские войска. Противник выстроил перед собой земляные валы и усилил их заострёнными кольями, но их было явно меньше, чем его людей. За толпой его орды не видно даже земли, а глядя на врага под красными знамёнами, можно даже разглядеть поворот дороги, уходящей дальше на восток к столице.

Он обернулся к своему полчищу и прокричал:

– Вы море! Море! Сегодня вы смоете нечестивых и дадите им очиститься в собственной крови! Ничто не устоит перед морем!

Дондо махнул рукой и толпа сдвинулась с места. Она обтекала его и дружинников, и правда похожая на широкую черную реку, оставившую маленький островок посреди потока. Никто не собирался озадачиваться какими-то планами атаки и сражения. Вся стратегия и тактика состояли в том, чтобы навалиться одновременно большим числом людей, и, не обращая внимания ни на какие потери, подмять под себя противника и уничтожить его.

Когда несколько первых рядов приблизились на расстояние полета стрелы, лучники на холмах, не стали выпускать в них свои заряды, дав возможность подбежать ещё ближе. И только, когда волны мятежников уже основательно затопили восточную часть луга, почти достигнув колонн пехоты, лучники спустили тетивы. Взметнулись плотные облака стрел с двух сторон, кое-где они даже пересеклись, и обрушились вниз, легко находя цели в человеческом море.

Число жертв было столь велико, что из всей первой волны смогли добежать до стройных рядов солдат не более трети нападавших. Они взбирались на земляные валы, натыкались на деревянные колья, их разили сверху копьями, и вскоре первая атака совершенно захлебнулась.

Император не верил собственным глазам. Он обернулся к Лян Се и промолвил удивленно:

– Что такое происходит? Они вот так ведут войну? Просто идут на убой?

– Да, ваше величество, так они и воюют. Они не считаются ни с какими жертвами и не подбирают своих раненых, поэтому все дерутся до последнего издыхания.

– Но ведь это безумие! Как они рассчитывают победить? Да ведь мои воины раз за разом будут рассеивать эти атаки!

– С каждым разом это будет все сложнее, ваше величество. Наших солдат намного меньше, чем их, в какой-то момент они устанут и не устоят. Тогда их затопчут и никакая дисциплина не поможет.

Лун в раздражении отмахнулся от мрачного предостережения Лян Се.

– Ты всё видишь только в тёмном свете! Замуж тебе нужно, тогда повеселеешь, – ворчливо заметил он и поймал себя на мысли, что уж очень он своими придирками начинает напоминать обычного деда.

Он тот час взял себя в руки, приосанился и величественно обратился к своей телохранительнице, словно и не было последних обидных для неё слов:

– Ты думаешь, они не остановятся, когда увидят, что убитых слишком много? Разве может быть такое?

Хотя на её сердце и открылась кровоточащая рана, Лян Се, как ни в чём не бывало, ответила своему повелителю:

– Нет, они не остановятся, государь. Они умирают с лёгкостью.

– Безумие!

– Да, государь, то, что мы увидим сегодня, будет чистым безумием. Надеюсь, наши воины смогут выстоять.

Лун зло глянул на женщину и отвернулся от неё, полностью погрузившись в наблюдение за ходом боя. Он увидел, как на место почти полностью истреблённой первой волны нападавших движется вторая. Его войска получили лишь небольшую передышку, которой им едва хватит на то, чтобы перевести дух. Ближайшие к императору укреплённые позиции лучников уже были готовы вновь встретить атакующих стрелами. Вероятно, на других позициях то же самое. Пехотинцы внизу под красными знамёнами стояли крепко и непоколебимо. Вся конница была отведена в тыл за холмы и ждала своего часа. Возможно, она понадобится, чтобы прикрыть отход основных войск, а может, если будет на то милость Небес, для того, чтобы преследовать убегающих врагов.

После этого Лун перевёл взгляд на запад. Всё поле было черным-черно от огромных толп людей, которые пока совсем не ощутили, что их количество хоть немного уменьшилось после первой атаки. Императору передалась тревога Лян Се, он понял, в чём состоит сложность битвы с толпой. Одержать победу будет очень непросто.

Вторая волна атакующих также была встречена дождём стрел, собравшим свой кровавый урожай. И также лишь немногие добежали до земляных насыпей, где укрепилась пехота. Однако вслед за второй волной тотчас хлынула третья, а затем и четвёртая. Между ними уже практически не было промежутков. Это было настоящее наводнение и люди, составлявшие его, стремились вперёд безостановочно. Теперь это был лишь сплошной поток, в который падали стрелы, который кололи копьями и рубили мечами, но он не ослабевал, и на место павших вставали новые воины.

Мятежники ударили по центру, где в основном была сосредоточена пехота императора, и по южному холму, склоны которого были более пологими и по ним можно было легче взбираться. На северный холм, имевший более крутые склоны, натиск был значительно слабее. Мятежники не распознали в небольшой группе людей на вершине этого холма императора и его охрану. Тогда, скорее всего, всё сложилось бы совсем иначе.

Лучники на южном холме не выдержали напора первыми. Их позиции были отменно укреплены, взять их с ходу было невозможно, но и выстаивать долго под непрекращающимся напором людских масс, было непросто. Они отстреливались яростно, перед ними выросли целые завалы из человеческих тел, по которым продолжали и продолжали карабкаться следующие жертвы. Атакующих было слишком много. Императорские лучники дрогнули и стали пятиться вверх по склону холма, продолжая отстреливаться и укладывать всё новые и новые ряды трупов.

Видя это, Лун подозвал одного из своих офицеров и отдал ему приказ, с которым тот сразу же устремился вниз по склону холма туда, где стояли в засаде конники. В то же время стрелкам на северном холме было велено усилить огонь. Сверху была видна картина, и Луну пришло на ум сравнение с морем, бьющимся о скалы и постепенно ломающим их.

Для императора это была, по сути, его первая большая битва за все годы его правления. Он знал, что лучшее, что он может делать, – это быть терпеливым и не предпринимать никаких скорых действий. Отправляя часть конницы на поддержку стрелков на южном холме, Лун полагал это решение верным. Однако, когда увидел на его вершине всадников под красными знамёнами, он подумал, что это, возможно, был не лучший его приказ.

Император растерянно поглядел по сторонам. Отменять распоряжение было уже слишком поздно. Какая же это была глупость послать на возвышенность конников, которым нужен простор. Как они будут атаковать верхом вниз по склону?

У него мелькнула мысль: «Вот так и проигрывают битвы. Делают один неверный шаг, и проигрывают». Лун обернулся на своих офицеров, на Лян Се. Они напряженно всматривались в поле боя, обмениваясь между собой короткими репликами и восклицаниями, и не видели смятения, охватившего их повелителя. Все эти молодые по сравнению с ним люди были поглощены видом битвы и в этот момент они, кажется, забыли обо всём.

Лун заметил, что его руки мелко задрожали от волнения. Он засунул одну за пояс, другую положил на рукоять меча. Сейчас его занимала одна мысль: как ему лучше умереть сегодня? Он не намеревался отступать и спасаться бегством, чтобы потом вновь набирать войска и биться с мятежниками. Ему уже по горло надоела война и поход. Вероятнее, лучше всего было бы пасть в бою. Собрать своих гвардейцев и в отчаянной попытке пробиться к главарю восставших, погибнуть славной смертью, прихватив с собою многих врагов. Сделать это уже сейчас или позже, когда признаки поражения станут совершенно ясными?

Вдруг среди его гвардейцев раздались торжествующие возгласы. Люди бряцали оружием и потрясали кулаками, грозя неприятелю, указывали друг другу на что-то. Лун проследил направление и увидел, что всеобщее внимание приковано к вершине южного холма. Однако вместо картины бедствия и проигрыша, император узрел то, что заставило его сердце радостно забиться.

На верху холма, лежащего напротив них, больше не было всадников. Все они спешились, выстроились в цепи, за которыми укрепились стрелки, и встали сильной преградой перед бунтовщиками. Те, конечно, продолжали подступать, но забираться на самую вершину под градом стрел, им было крайне тяжело. Кроме того, их встречали сомкнутые ряды воинов, ещё не принимавших участия в бое, бодрых и сильных.

Центр императорского войска держался, хотя его и захлёстывали волны мятежников, но пока опасности прорыва не возникало. Тем временем, остановленные на южном холме, силы Дондо постепенно увеличивали нажим на северном. Склон здесь был круче, однако это было уже не важно. Людское море искало для себя какого-то выхода и плескалось, и бушевало во всей восточной части Фазаньего луга.

На северном холме стремительно повторялась та же ситуация, что была на южном. Напор врага всё возрастал, стрелки же не успевали остановить его, выпуская стрелы так быстро, как только могли. Впрочем, более крутой склон пока играл на руку имперским солдатам, давая им чуть больше возможностей и времени для манёвров.

Император посмотрел на свои руки. Они более не дрожали. Рано умирать. Однако нетерпение и перевозбуждение стали уже столь велики, что противиться им Лун уже не мог. С ним было всего полсотни его гвардейцев, отборных воинов, каждый из которых стоил нескольких обычных. Кроме того, вместе с конницей в запасе стоит ещё две сотни таких же неистовых воителей. Нечего больше думать и ожидать.

Лун Ци Ши отдал приказ, один из гвардейцев отбежал на другую сторону холма, вытащил небольшой красный флажок и быстро-быстро начал показывать им условные сигналы. В ответ на них гвардия немедленно начала движение к вершине северного холма. А сам император со своим отрядом, поспешил на помощь лучникам.

Те ещё удерживали позиции, хотя враг неотвратимо приближался. Гвардейцы рассыпались вдоль укреплений. Пополнение из резерва тоже было на подходе и быстро вливалось в общий строй.

Император вытащил меч и посмотрел по сторонам. Рядом с ним неизменно держался десяток стражей, которые не оставят повелителя одного, и тут же была и Лян Се. Её красивые глаза блестели из-под шлема, ноздри хищно раздувались. Лун подивился, как предстоящий кровавый бой так действует на эту странную женщину.

Несмотря на залпы стрел, враг добрался до укреплений, взобрался на земляные насыпи, протиснулся сквозь частокол кольев, оставляя за собой мрачный след из раненых и убитых. Тут же закипела рукопашная схватка. Мятежники всё прибывали и прибывали числом, они налетали на оборонявшихся и падали под их ударами.

В этой переделке Лун сполна мог оценить слова Лян Се о безумии, которое их настигало. Повстанцы оказались никудышными воинами, хотя некоторые из них и были довольно неплохо вооружены. Они плохо владели тем, чем располагали, и вся их манера вести бой являла полное отсутствие опыта. Они пытались одолеть числом, наседая и тесня. Однако гвардейцы, одетые в броню, крушили их безжалостно. Возможно, это было бы правильнее даже назвать не схваткой, а избиением. На одного павшего имперского стража приходился не один десяток бывших крестьян.

Сам государь разил направо и налево своих непокорных поданных. Краем глаза он видел, что его неизменно прикрывают с боков. Впрочем, Лян Се, которая по идее должна была бы и вовсе не отдаляться от него, слишком увлеклась. Она, не проронив ни одного звука, кружилась в толпе атакующих, бешено орудовала двумя мечами, из-под которых вылетали снопы кровавых брызг. Женщина словно бы и забыла о своих обязанностях телохранителя. Возможно, нужно будет сделать ей выговор за это.

Однако, когда в какой-то момент на небольшую группу, окружавшую Луна, натиск особенно усилился, Лян Се оказалась тут как тут. Когда-то давно император был на охоте в горах, и его слуги затравили снежного барса. Он уложил, наверное, с десяток человек, пробовавших сунуться к нему с копьями и рогатинами. Зверь не обращал никакого внимания на полученные раны, его светлая шкура стала алой и грязной от крови. Барс крутился, как юла, его лапы с острыми когтями неизменно настигали свою цель. Его удалось завалить лишь выпустив по нему кучу стрел и окончательно испортив ценный мех. Труп хищника пришлось просто бросить, напрасно погубив его жизнь и жизни нескольких человек. Та охота так поразила Луна, что он запретил устраивать облавы на этих благородных животных. И вот сейчас тот барс словно восстал из небытия в образе Лян Се. Увидев, что её господину угрожает опасность, она разметала врагов вокруг себя, кинулась к нему и завертелась, разя направо и налево.

Натиск мятежников ослаб. Они отступили вниз по склону. Этим не преминули воспользоваться лучники, которые тотчас вернулись на свои позиции и принялись обстреливать неприятеля. Гвардейцы смогли отдышаться и опустили оружие, готовые, впрочем, в любой момент вновь отразить атаку. Начался предварительный подсчёт потерь.

Лун присел на небольшой валун, торчавший из земли, и обвёл глазами поле боя. Битва продолжалась по всем направлениям, однако было видно, что враг выдыхается. На обоих холмах мятежники отступили, предпринимая лишь довольно слабые попытки вновь подняться по их склонам и захватить позиции. В центре сражение на первый взгляд не стихало, однако и там напор явно ослаб. По всей протяженности восточной оконечности луга высились завалы из человеческих тел. Кое-где на них были воздвигнуты знамёна с чёрными полотнищами, отчего выглядели эти груды особенно зловеще.

К императору приблизилась Лян Се. Она покачивалась от усталости, но её нервное возбуждение ещё не спало, и глаза её ещё горели жестокостью битвы.

– Что это ты такое вытворяешь? – спросил её Лун. Он хотел первоначально отчитать женщину за её безумства, однако вопрос прозвучал скорее по-отечески озабоченно.

Она посмотрела на государя так, словно не услышала его слов или не поняла их. Только мгновение спустя Лян Се встряхнула головой, поморгала часто и выдавила из себя охрипшим голосом:

– Виновата, ваше величество.

Её новые доспехи, ещё пару часов назад блестящие и красивые, были грязны от крови, земли и пота. Хотя так сейчас выглядели все на этом проклятом поле. Любопытно, сохранит ли луг своё прежнее название, или отныне его станут называть как-то по-иному?

– Я хотел бы тебе напомнить, Лян Се, что ты мой телохранитель, – постарался придать своему голосу строгости Лун. -Аа это значит, что ты должна находиться всё время подле меня, и не бросаться как полоумная в драку сразу со всеми. Тебе понятно?

Она кивнула, стараясь изобразить поклон.

– Ладно, отдыхай, – смилостивился император и вытянул в наслаждении ноги.

Многие из его людей тоже опустились на землю, пользуясь передышкой. Раненые, кто мог, уходили в лагерь, а тех, кто был не в состоянии, уносили товарищи. Потери гвардейцев не шли ни в какое сравнение с тем количеством павших, что оставили за собой отступившие мятежники. Да, невеликое дело кромсать вчерашних крестьян.

Тем временем, Луна окружили несколько его офицеров.

– Ваше величество, посмотрите на поле. Враг остановлен, он колеблется. Сейчас самое время ударить по нему конницей и разбить его. Отдайте приказ, ваше величество!

Он слушал советы и увещевания, смотрел на поле и напряженно думал. Он уже успел сегодня отдать один приказ, который, как ему казалось, был не только не верен, но и чуть не стоил им потери всего южного фланга. Большая часть конницы всё ещё стоит в запасе, ожидая своего часа. У мятежников кавалерии нет, есть лишь несколько небольших отрядов, которые, по-видимому, служат дружиной их главаря. Так что имперские всадники ворвутся в ряды не обученного народного ополчения и наверняка сомнут его. Но с другой стороны, других резервов у императора больше нет. Если что-то пойдёт не так, то поддержать позиции, укрепить их, сил уже больше не останется.

Что же делать? Голоса советчиков звучали всё громче и настойчивее. Лун посмотрел на небо. Оно, как и утром, было затянуто серой пеленой, скрывавшей солнце, положение которого можно было лишь смутно угадывать. Давно перевалило за полдень. Если сегодня не кончить битву, она может растянуться ещё на день. Хуже этого, наверное, ничего и придумать нельзя.

Лун поднялся с камня, отряхнулся и поправил одежду. Все умолкли, ожидая его решения. Ещё мгновение император колебался, потом произнес:

– Пусть конница атакует. Пора заканчивать битву.

Офицеры ликующе закричали и несколько из них на радостях устремились вниз по склону, чтобы передать приказ.

Неожиданно на императора навалилась нечеловеческая усталость и он почувствовал себя старым. Весь этот ужасный день измотал его тело и душу. Ничего не хотелось ему сейчас так сильно, как просто завалиться в постель и подремать.

Может быть, в лице Луна промелькнуло что-то такое, или в его глазах, но Лян Се тот час метнулась к нему и встала рядом таким образом, чтобы он смог на неё опереться.

– Вот ты и исполняешь свою роль няньки, – усмехнулся он горько.

– Ваше величество, может быть нам стоит вернуться в шатёр? Здесь довольно командиров, чтобы довершить дело, – предложила обеспокоенная Лян Се. Ей было странно видеть, каким беспомощным вдруг показался ей император. А ведь он совсем недавно на равных дрался вместе гвардейцами, не взирая на возраст.

– Глупости, – возразил Лун и отстранил от себя Ля Се, вновь выпрямляясь и стараясь принять более бодрый вид. – Я останусь со своим войском до конца. Полагаю уже осталось не слишком долго.

В самом деле, за это время конница уже успела выступить. По первоначальному плану сражения предполагалось, что конница разделится на две части, которые обогнут южный и северный холмы и ударят по неприятелю с флангов. Этот порядок как раз сейчас и воплощался в жизнь.

Командиры Луна были хороши и действовали с умом. Посланные на усиление стрелков на южном холме всадники, уже оставляли вершину и спускались вниз, присоединяясь к остальным и огибая вместе с ними холм, чтобы нанести неожиданный удар с юга.

Однако всадники с севера ворвались на поле раньше своих товарищей. Испуская воинственные крики, под трепещущими красными знамёнами они врезались в толпу мятежников и прорезали её чуть не до середины поля: столь неожиданным и сильным был натиск кавалерии на пеших людей. Отставая всего лишь на несколько минут, подоспели южные отряды. Их нажим был не менее сильным, и обе части конницы оказались примерно на середине Фазаньего луга, почти не встречая сопротивления.

В то же время пехота из центра вышла из-за своих укреплений и перешла в атаку, прогоняя неприятеля с восточной части поля, загоняя его под копыта лошадей. Стрелки на холмах почти прекратили обстрел, опасаясь попасть в своих. Повстанцы несли чудовищные потери. И до этого момента весь ход битвы напоминал бессмысленную бойню, когда восставшие шли и шли на убой, падая под ударами мечей и копий, повергаемые стрелами, затоптанные ногами своих же соратников. Но накатывая огромным числом на укрепления, они чуть было не взяли их. Почти весь ход битвы чаша весов, на которых лежала победа, не склонялась на чью-либо сторону. Теперь же разгром армии мятежников стал очевиден.

Люди в чёрных одеждах метались по полю, пытаясь найти для себя убежище, укрыться от конницы, которая топтала, рубила и колола. Те, кто находился западнее, кому повезло оказаться не в круге смерти, образованном имперскими войсками, начали разбегаться. Напрасно стражи дракона пытались их остановить, страх перед одетыми в доспехи воинами на лошадях, тоже укрытых броней, был намного сильнее. От этих стражей можно было хотя бы убежать, а вот от всадника это невозможно.

У повстанцев не было кавалерии в полном смысле слова. Было лишь несколько отрядов на лошадях, которые занимались в основном грабежами окрестных селений, да примерно сотня дружинников Дондо. Противостоять настоящей коннице они были не в силах, да и не пытались этого сделать. Наблюдатели на северном холме отчётливо видели, как небольшой ручеёк всадников под чёрным знаменем просочился сквозь бегущую толпу и повернул к западу, стремясь уйти прочь.

Лун обернулся к своим офицерам.

– Я желаю, – сказал он твёрдо и зло, – чтобы эту заразу выкорчевали. Всю эту безумную веру в новый приход, в возвращение Дракона. Пусть конница преследует их всех, пока это будет возможно. Пехота может довершить дело на поле. Полагаю, стрелки могут отложить луки и самострелы, взять мечи и к ним присоединиться. Нужно вычистить наши земли.

– Ваше величество, что делать с пленными?

Лун дернул плечом, помолчал и промолвил:

– Только Дондо. Его стоит взять в плен и поглядеть на него. Прочие же заслуживают самого сурового наказания.

Тот час же офицеры побежали отдавать приказания, а воины их исполнять.

До самой темноты продолжалось сражение. Это была безоговорочная победа императора. К вечеру тучи стали рассеиваться и проглянуло солнце. Оно уже склонялось к западу, и пока не настала ночь, Лун пожелал проехать по лугу. Последние схватки ещё продолжались кое-где на его окраинах, но они уже не имели никакого значения.

Трупы устилали землю. По полю бродили отряды, выискивавшие раненых. Своих они перекладывали на волокуши и доставляли в лагерь, где трудились во всю лекари, чужих – добивали.

Это была первая настоящая военная победа Луна. Он допустил сегодня лишь одну ошибку, чуть не поплатился за неё, но судьба благоволила к нему, даровав толковых командиров. Копыта лошади скользили по грязи, но государь не обращал на это внимания. Разве это его подданные лежат на земле? Нет, это зловредные мятежники, которые выдумали безумную идею, будто бы он узурпатор и предатель престола Дракона. За эти измышления они и поплатились своими никчёмными жизнями. Хотя нет, не только за это. За разорённые западные области, разрушенный Нандун и бессчетное число покинутых деревень и сёл. Каким другим наказанием они могли бы искупить свою вину?

Закатное солнце окрасило в алый тучи, и само сияло, как красное золото. Все чёрные флаги были повергнуты и на холмах, на поле были водружены красные имперские стяги. Встречавшие на пути Луна воины были усталыми, но, видя своего повелителя, они тотчас приободрялись и на их лицах появлялись улыбки. Все эти солдаты были перепачканы с ног до головы грязью и кровью. Воистину, этот день, начинавшийся так серо, к своему завершению превратился в один сплошной красный цвет, цвет могущества династии Лунов.




V


Всё чаще ветер, дувший с востока, приносил с собой запахи моря, гниющих водорослей, и солёной воды. Мэргэн, Бато и Севда морщили носы от непривычных ароматов, а Хару и Шима радовались им, стараясь уловить знакомые и давно забытые нотки в дуновениях ветра. Побережье с каждым днём становилось всё ближе.

Дорога проходила через зажиточные и благополучные области империи, куда война не добралась. Первые дни путники ещё встречали группы беженцев, растянувшиеся вдоль дороги и спешащих на восток, но после того, как распространилось известие о победе императорских войск над бунтовщиками, тракт приобрёл свой обычный, мирный вид. Не было больше нужды бежать и скрываться.

У Хару отлегло от сердца. Победа императора означала, что война больше не следует за ними по пятам и они смогут спокойно добраться до столицы и там найти подходящий корабль на север. Он прижал руку к груди: там за пазухой побрякивала связка монет, переданных Лян Се. Последнее напоминание о ней, больше ничего осязаемого от этой женщины Хару не имел. Но её поцелуй горел на его губах и то и дело заставлял мысленно возвращаться к ней.

Принц ругал себя за такие нежные чувства. То ему казалось, что тем самым он предает память Кицунэ, то просто находил это глупым и неуместным. Но он глядел на весёлые деревни и поля, на которых с каждым днем всё больше ощущалось дыхание приближающейся весны, и ловил себя на мысли, что и Лян Се, пожалуй, проезжала когда-то этой же дорогой, и уж точно проедет, когда император будет возвращаться назад в столицу. Впрочем, иногда ему приходило в голову, что Лян Се, вообще-то, вполне могла погибнуть в битве, и от этого все нутро Хару холодело.

Больше всех был возбужден Шима. Друзья давно не видали его таким. Казалось, что юноша ожидает прибытия в Красный город, словно он изначально и был конечной целью их затянувшегося путешествия. Молодой человек был весел, много шутил и подбадривал своих приятелей, представляя разительный контраст с тем, каким замкнутым и отдалившемся он был до последнего времени.

– Что такое с тобой? – как-то раз спросил его отец, когда они неспешно ехали по тракту. – Я рад, что ты перестал быть тем занудой, каким был, но отчего это с тобой произошло?

Шима лукаво посмотрел на родителя и отвечал не колеблясь:

– Ты заметил, когда я вновь стал весел? После Тян-Шуна. Вся эта кутерьма с крысами не прошла для меня бесследно.

– Да уж, ты показал, на что способен. В очередной раз. И это тебя так развеселило?

– Не совсем это. Показать-то я показал, и должен признаться, отец, это не было для меня столь уж сложно. Дело в другом. Мать повторяет мне всё время, что эти умения – часть меня, и я не могу от них отказаться. Почему-то я этого никак не мог усвоить, а в Тян-Шуне что-то во мне изменилось, переломилось. Я не могу описать этого, этих чувств, когда ты становишься одним целым с бессчетным числом живых существ, словно прикасаешься к какому-то источнику…жизни, неиссякаемому источнику. И хочется возвращаться к нему вновь и вновь.

Шима умолк задумавшись, глаза его были устремлены куда-то вдаль, и Хару не решался нарушить его размышления и тоже молчал. Лишь мелкий гравий скрипел под копытами лошадей, да птицы щебетали вокруг в предвкушении тепла.

– Мне кажется, – продолжил Шима, – я освоился с этой частью своей природы, и обрёл какую-то цельность, что ли. И мне стало легко и хорошо. Раньше я будто бы боролся сам с собой, пытался усвоить, но мне бывало иногда страшно.

– Страшно? Отчего же?

– Оттого, что эти мои силы рано или поздно мне придётся использовать для того, чтобы убить кого-то, подчинить своей воле. Тогда в Сатыше, когда я управлял стаей волков, мне было потом очень плохо. Наверное, я ещё не был готов. Но после прошло время, многому я смог научиться и, самое главное, смог согласиться с тем, что порой избежать драки не получится.

– Сын, драка и насилие – это не лучший путь для решения вопроса. Всегда ищи другой.

– Согласен, отец, но вспомни Тян-Шун. Разве там был другой путь? Можно было как-то по-иному выбраться из западни? И если нам угрожали насилием и смертью, то отчего же я должен был действовать более милосердно? Кроме того, отец, я оказал городу большую услугу, освободив его от сошедшего с ума правителя и вправив мозги жителям. Ха, да теперь, наверное, в Тян-Шуне так чисто, что можно с земли есть! Нужно будет как-нибудь наведаться туда и проверить.

Хару улыбнулся. Что он мог возразить, если сам на глазах сына сражался и убивал врагов? Всё же он сказал:

– Мы живём в жестоком мире, где царит насилие. Но это неправильный, извращенный мир.

Шима согласно кивнул и подхватил:

– А разве мы не должны приложить все свои силы к тому, чтобы изменить этот неправильный мир? Если каждый по мере своих умений и талантов будет делать это, то и наш мир станет лучше.

– Но таланты и силы у всех разные, они совсем не одинаковы.

– И поэтому тот, у кого больше власти обязан ею пользоваться во благо всех. Если он поступает иначе, то заслуживает, чтобы эту власть потерять.

Хару рассмеялся:

– Заслуживать-то он может и заслуживает, вот только никто добровольно с властью не расстанется. Она развращает и все мысли человека сосредоточены лишь на том, как бы её удержать, а ещё лучше – преумножить.

– Но иногда судьба наказывает нечестивцев. Посмотри хоть на Дондо. Он проиграл сражение, и теперь его власть поколеблена, наверное, он падет.

– Шима, это лишь один-единственный пример в наше время. Все остальные правители сидят на своих тронах и не собираются их оставлять. Есть среди них достойные люди, есть негодяи. Но все они оставляют власть себе и мало заботятся о том, чтобы исправить мир.

– Отец, но нуждается ли наш мир в исправлении? Когда он испортился настолько, что пришла нужда его поправить? После того, как ушел Великий Дракон? И если мы будем исправлять наш мир, то во что мы должны его превратить? К какому идеалу должны стремиться?

Хару удивлённо посмотрел на сына.

– Ты задаёшь такие серьёзные вопросы, что, боюсь, у меня нет на них ответа. История о Великом Драконе рассказывает, что при его правлении на земле царили мир и справедливость.

– Но произошло это, – быстро вставил Шима, – лишь после того, как были повергнуты враги.

– Да, – подтвердил Хару, – это золотое царство настало после войны. Ты помнишь сказания, Билигма часто пела их у костра. Наверное, к тем законам, что были установлены Драконом и его первыми верными последователями и нужно стремиться. Это было так давно, что мы уже почти и забыли о тех временах, а все эти писания кажутся нам лишь красивой легендой. Опасность в том, что никто сейчас уже толком не знает, как именно нужно руководствоваться кодексом Дракона. Именно из-за этого появляются такие самозваные пророки, как Дондо. И ты видел, сын мой, к чему приводят их проповеди. А ведь этот человек пытался установить на земле царство справедливости и братства.

– Думаешь, это невозможно, отец?

– Я не знаю, – пожал плечами Хару, – мне кажется, нет. Видишь ли, как только кто-то пытается взять в свои руки такую махину, он запускает события, которыми он управлять уже не в состоянии. И даже, если человек делает вид, что держит ситуацию под контролем, он чаще всего вынужденно следует им. Возможно, Дондо двигали благие побуждения, но к чему они привели? Хотел ли он, когда свергал зарвавшихся местных чиновников, того кровопролития, которое затем последовало? Разве было у него в планах сжигать Нандун и разорять целые области? Полагаю, что нет.

– Отец, а вдруг Дондо просто не справился? Что если появится кто-то, кому задача окажется по плечам?

– Нет таких. Наследником Великого Дракона мы считаем императора из династии Лунов, пока кто-то из них восседает на троне в Красном городе, все остальные лишь посягают на их священные права. Однако, ты ведь слышал о пророчестве про семидесятого Луна, того самого, что сейчас у власти. Пока он жив и здравствует, у него два сына, один из которых уже царствует и принял имя семьдесят первого. Всё выглядит так, что их семейству ничего не угрожает.

Шима пожал плечами и хмыкнул.

– Но мы же знаем, отец, насколько быстро может измениться всё в жизни. Разве наша судьба тому не пример?

Хару лишь вздохнул в знак согласия, а его сын продолжил:

– Я давно хотел спросить тебя, отец, о твоих родителях, моих бабке с дедом. Что стало с ними? Почему они утратили власть на острове Оленя?

– Сегодня ты задаёшь много слишком серьёзных вопросов, – проговорил Хару, – но я расскажу тебе кое-что. Может быть это ответит на некоторые из них.

Принц умолк, собираясь с мыслями и подбирая слова. Они с сыном ехали немного поодаль от остальных. Мэргэн рассказывал что-то Бато и Севде, и те увлеченно слушали его и не обращали внимания на двух поотставших товарищей. Их разговора не было слышно и, вероятно, можно было не опасаться, что и слова Хару могут быть услышаны теми, кому они не предназначались.

– Мой дед, твой прадед, Акуро имел двух жен. Иногда князья позволяют себе такое, хотя и редко. Так сложилось, что обе его жены родили в один и тот же год, в один и тот же месяц, по мальчику. Одно назвали Ито, это мой отец и твой дед, другого – Ёшида. Они росли и воспитывались вместе, во многом они были похожи, но, разумеется, были у них и различия. Ито был старше брата на несколько дней, и это давало ему преимущество в вопросе о наследии. Однако его мать, моя бабка, была более низкого происхождения, чем мать Ёшиды. Конечно, она была из благородной семьи острова Оленя, но её соперница была из семьи князей Ден, что правят в государстве Тигра. Короче говоря, при дворе сложилось две партии, которые поддерживали двух разных принцев. Акуро завещал престол Ито и всем пришлось смириться с его волей, хотя бы на некоторое время. То, что происходило дальше я знаю лишь в общих чертах, так, как мне рассказывали при дворе Ёшиды. Естественно, это может оказаться не правдой, или не всей правдой.

Хару перевёл дух и посмотрел на сына. Тот слушал его, стараясь не пропустить ни одного слова.

– Семейство матери Ито захотело больше власти и богатств, они стали притеснять другие рода и, в конце концов, вспыхнула война. Народ не поддержал Ито. Говорят, мой отец отличался жестокостью, был неуравновешен и, если бы не моя мать Мива, он впадал бы в припадки. Ёшида умело смог воспользоваться этим недовольством и разными слухами, и обратил себе на пользу, встав во главе несогласных. Твой дед проиграл войну и последним его оплотом была крепость в порте Карода, на севере острова. Когда и она пала, то Ито попал со всей семьей в плен. Я был тогда совсем маленьким и не помню всего этого. Ёшида проявил милосердие или же не пожелал марать руки в крови родичей. Моих родителей посадили на корабль и увезли с небольшой дружиной на Северный остров в изгнание, после чего корабль вернулся обратно, но уже без них. А я остался при дворе Ёшиды как заложник. Как видишь, история нашего рода не такая уж незапятнанная, и не всем в ней можно гордиться.

Хару умолк, а Шима задумчиво смотрел куда-то вдаль. Он знал историю своей матери, но вот другая линия его предков была для него менее известна и их историю ещё предстояло обдумать и осознать. Нельзя сказать, что он был сильно удивлен рассказом отца.

– Отец, как тебе жилось заложником?

– Знаешь, я не очень понимал, что это значит. В детстве мне было безразлично, потом – в общем-то тоже. Ничего в своем положении изменить я не мог. Мне позволяли жить на правах младшего княжеского родственника, и жить недурно. У меня было всё то же самое, что и у моих двоюродных братьев, за исключением разве что прав на престол. Моё будущее было одновременно и прозрачно, и непрозрачно. С одной стороны, я мог делать всё, что хотел, никаких ограничений на меня не накладывалось. С другой, – мне всегда давали понять, что я не могу и не должен претендовать ни на что большее. Однако я и не претендовал. Кто знает, если бы я не встретил твою мать, чудесную Кицунэ, если бы не этот чертов колдун, который что-то наплёл дяде, возможно, я и по сей день жил бы в замке Шика и ни о чём бы не волновался. Может быть, мне дали бы какую-нибудь должность при дворе.

– Ты так просто говоришь о том, что было бы, если бы ты не встретил мать.

– По прошествии стольких лет я уже могу говорить просто и более взвешено. Когда-то я хотел мстить и полагал, что сделаю это с большим удовольствием, но теперь сомневаюсь в этом. Я зол на предательство и не простил дядю за это, но я стал спокоен, хотя в первые годы я порой не мог сомкнуть глаз ночью.

– Я не совсем понимаю, отец. Неужели ты готов всё забыть и отказаться от справедливого возмездия? Чем больше я думаю о том, что произошло той летней ночью с тобой и матерью, тем сильнее во мне желание покарать.

– Шима, – терпеливо сказал Хару, – я уже не очень молод, многое повидал и мы с тобой пережили немало приключений. Местью ничего исправить нельзя. Да и как я мог бы отомстить? У Ёшиды тысячи воинов, а у меня? Он за много дней пути отсюда, недосягаем на острове. Как я могу тягаться с ним? Быть может, если судьба выкинет такую шутку, и мы встретимся, я и брошу ему в лицо мои обвинения и попытаюсь сразить его. Однако я спрашиваю себя: обретёт ли моя душа больше покоя и счастья в этот момент? Когда-то давно у меня был ответ, однозначный и утвердительный. Но сегодня…

– Уверен, отец, когда и если этот случай представится тебе, ты не будешь колебаться.

– Скорее всего, – неуверенно согласился Хару.

– Отец, могу я спросить ещё?

– Разумеется.

– Ты никогда не желал вернуть себе княжество? Ведь ты имеешь на него права. Ты был наследным принцем и мог бы властвовать. Мог бы отыскать родителей и вернуть их обратно.

Хару тяжело вздохнул.

– Когда я был ребёнком, мне сначала внушали, что мои родители умерли. Потом, когда я подрос и узнал, как всё произошло, меня убедили в том, что даже если они ещё и живы, что вряд ли на Северном острове, то для всего мира они как будто бы уже мертвы, да и с той земли не возвращаются. Никаких сыновних чувств к людям, которых я совершенно не помнил, и не мог помнить, я не испытывал. Мне также внушали, что я глуп и недалёк, не способен к серьёзным занятиям и в целом ни на что не годен. Я был наподобие господского сына, которому были интересны лишь игры, пьянки и охота. Единственная вещь, которой я занимался серьезно, это владение мечом и военная наука, хотя иногда не без удовольствия я читал и пробовал писать. Наверное, меня можно назвать образованным человеком. Исходя из всего этого, я не видел в княжении ничего притягательного для себя, более того, оно меня отпугивало, и я был благодарен дяде, что мне совсем нет нужды примерять на себя роль будущего правителя. Нет, мне было спокойнее без всего этого. Так что я и в самом деле никогда серьёзно не задумывался о том, чтобы подняться против Ёшиды и его сыновей.

– Неужели ты и правда мог верить в то, что ты глуп? – воскликнул Шима. – И ни на что не годен?

– Представь себе, я верил этому. Когда тебе годами твердят об этом родичи и воспитатели, как не поверить? Лишь встреча с Кицунэ изменила моё мнение о себе. Когда мы с тобой отправились в странствие, я не думал, что смогу избежать сетей Ёшиды. Но оказалось, я не так уж и безнадёжен.

– О чём ты говоришь! Безнадёжен? Ты величайший воин, каких я только видел!

Хару грустно улыбнулся.

– Возможно. Но возможно, ты ошибаешься, ведь скольких воинов успел ты увидеть за свою короткую жизнь?

– Отец, позволь сказать тебе, что ты принижаешь себя. К примеру, Лян Се – она провела всю жизнь среди солдат, и убить человека для неё – раз плюнуть. Но даже она смотрит на тебя с уважением, если не сказать больше. Не принижай своих заслуг и умений.

– Ах, Шима, может быть, мне и удастся вытравить эти вредные убеждения из себя, а, может, они так и останутся со мной до самой смерти.

Шима покачал головой. Хару с любовью поглядел на своего сына. Статный юноша, он пока ещё был тонок и неуклюж, но обещал вырасти в крепкого и сильного мужчину. Он унаследовал многие черты своей матери и был красив. Неудивительно, что Севда сохнет по нему.

В порыве Хару похлопал сына по спине и тепло улыбнулся ему. Шима ответил такой же улыбкой и это еще больше растопило сердце отца.

– Сегодня мы хорошо поговорили с тобой, а? – промолвил он.

– Верно, отец, благодарю тебя за это.

– Ах, что ты! В любой час я готов ответить на твои вопросы и всегда готов выслушать тебя. Ты ведь об этом знаешь!

– Знаю, отец. И всё же, мы не нашли ответа: должны ли мы что-то исправлять в этом мире? И если должны, то как?

Хару рассмеялся.

– Боюсь, на эти вопросы ответь просто невозможно. Вся жизнь человека – это попытка найти ответы на них. Есть просветлённые люди, которые, по-видимому, приблизились к разгадке. Но она столь величественна и необъятна, что этим немногим людям не хватает способностей, чтобы выразить её человеческими словами, а остальным не хватает мудрости и разума, чтобы воспринять ответ без слов.

– И как можешь ты, отец, считать себя недалёким и глупым после того, что ты только что сказал?! – воскликнул Шима.

Оба они засмеялись и ощутили такую душевную близость, которой не чувствовали уже давно.

Прошло ещё несколько дней неспешного пути без особых происшествий и пятёрка товарищей достигла, наконец, Красного города. Поначалу дорога привела их на вершину небольшого холма, с которого открывался красивый вид. У его подножия широко разливала свои воды Красная река, по которой скользили торговые баржи и рыбацкие лодки. А дальше к востоку дорога терялась между пригородными садами и выныривала из них на склоне другого, пологого холма, на котором возвышались первые столичные постройки. Ещё дальше виднелись бесчисленные крыши домов, и над ними возвышались горделиво дворцы и башни.

Путники переглянулись между собой. Все они невольно оробели, стоя на пороге крупнейшего города в известном мире.

– Может быть, повернём обратно? – пробормотал Бато. – Пока ещё не поздно, пока мы ещё можем.

– Не бойся, – улыбнулся ему в ответ Шима. Он волновался, но беспокойства не испытывал. – Мы запомним посещение этого города на всю жизнь.

– Ха! – воскликнул Мэргэн. – Это ты точно сказал, парень! Пока чтово всех городах, где мы побывали, мы вляпывались в такие приключения, которые, действительно, надолго запоминаются. Сатыш, Тян-Шун, теперь вот Красный город.

– Вы и правда хотите повернуть обратно, когда нас отделяет от столицы империи лишь один шаг? – изумился Шима.

– А что здесь такого? – промолвил Бато. – Если здравый смысл или чутье подсказывают, что стоит повернуть, почему бы не прислушаться к ним? Скажу честно, мне не нравится Красный город уже сейчас, когда я просто смотрю на него со стороны. Мне было любопытно взглянуть на него, я сделал это, и теперь без зазрения совести готов повернуться к нему спиной. Меня пугает этот громадный город и я хочу обратно в степи, где всё ясно и знакомо.

Мэргэн похлопал сына по плечу и сказал:

– Я хочу напомнить, отчего мы выбрали когда-то это направление. Тогда на западе шла война и мы рисковали напороться на войска этих сумасшедших с чёрными повязками. Их успели разгромить и можно надеяться, что тот путь стал безопаснее.

– Может быть и стал, а может и нет, – покачал головой Хару. – Лун победил главную армию Дондо, но в западных землях наверняка ещё осталось множество шаек мятежников и встреча с ними не сулит ничего хорошего. Мы немало посражались за время нашего странствия. Хватит! Зима уже почти прошла, скоро мы сможем найти корабль, идущий на север в Вольный порт, и оттуда уже без труда доберёмся до наших мест.

Степняки вздохнули, и лишь Севда, заявила:

– А мне нравится этот город! Здесь точно много всего интересного, такого, на что стоит посмотреть. Если Шима говорит, что бояться нечего, то я готова его послушать.

Она выразительно глянула на юношу. Тот слегка покраснел и улыбнулся в ответ. Севда, которой не часто удавалось заставить своего избранника ей улыбаться, просто-таки расцвела.

– Нам нечего бояться, – еще раз повторил Шима, – в конце концов, можно быть уверенным, что в столице точно не меньше крыс, чем в провинциальном Тян-Шуне.

– Знаешь, не хотелось бы увидеть это ещё раз, – заметил Хару.

Юноша пожала плечами:

– У нас всегда найдутся защитники, и именно поэтому нет нам нужды чрезмерно волноваться.

Шима тронул пятками лошадь и первым устремился к городу. За ним последовала Севда, чуть отстав от неё – Хару. Мэргэн с сыном вздохнули, переглянулись и быстро догнали друзей.




VI


Море бушевало не прекращая ни днём, ни ночью. Водяные валы накатывали один за другим и с грохотом обрушивались на берег, на десятки шагов дальше, чем обычно в тихую погоду. Морская пена густо покрывала всю береговую линию. Тяжёлые тучи неслись по небу с севера, обрушивая по пути то дождь, то снег. Пронизывающий ветер трепал одежды немногочисленных прохожих и голые ветви на деревьях, срывая с них последние, оставшиеся ещё с осени листья.

Множество кораблей в гавани города Сииго, столице княжества Тигра, качались на серых волнах неприветливого зимнего моря. Они нашли здесь укрытие от ненастья, однако стихия была сильна и иногда сталкивала суда между собой даже тут. Находчивые моряки набили кожаные мешки бараньей шерстью, зашили их и навешали на борта, чтобы хоть немного смягчить удары. Однако это не могло уберечь корабли полностью от повреждений и во время особенно сильных порывов ветра, поднимавших мощные волны, то и дело слышался треск дерева. Очевидно, что после окончания затянувшегося ненастья, корабелам и плотникам предстоит немало работы.

Небольшая группа людей стояла на безопасном расстоянии, недоступная для высокого прибоя, в сотне шагов от кромки воды. Тем не менее, и на такое расстояние долетали мелкие брызги так, что они были вынуждены время от времени вытирать свои лица от воды. Их богатые и красивые одежды также напитались водяной пылью и всё меньше спасали от холода, ветра и сырости. Впрочем, двое людей в центре этого небольшого общества пока что оставались более или менее сухими. Остальные окружали их, стараясь держаться плотнее, создавая таким образом защиту для них. Но при этом они соблюдали такое расстояние, чтобы знатные особы могли без помех разговаривать между собой не боясь быть услышанными. Лишь несколько ближайших и доверенных людей удостоились держать над этими двумя широкие зонты, которые так и норовили вырваться из их рук и упорхнуть вместе с ветром.

Один из этой пары был уже пожилым человеком, с резкими и властными чертами лица. У него был открытый взгляд и каждое движение выдавало в нём решимость и силу. Это был князь Ёшида и зонт над ним держал его младший сын, Аки, которого он взял с собой в поход.

Другой был намного моложе и годился по возрасту первому в сыновья. Его лицо было красиво, в глазах плясали озорные чёртики, однако горе пришлось бы тому, кто вздумал бы шутить с ним или воспринял его весёлость как сигнал к шутке. Он сам был не прочь подшучивать и подтрунивать над другими, но в свой адрес таких вольностей не позволил бы. В самом деле, было что-то такое в его привлекательном лице, отчего собеседник, обладай он вниманием, насторожился бы. Может быть, это был жёстко очерченный рот и волевой подбородок, может быть хитрый прищур, который проскальзывал иногда: всё это придавало выражению его лица что-то хищное и лукавое. Не сложно догадаться, что это был Ан Ден Су, правитель княжества Тигра. Над ним держал зонт его старший и единственный сын, Ин Ден Са, которому только исполнилось тринадцать. Помимо того, что дети князей держали зонты и прикрывали своих родителей, был в этом и прямой расчёт на то, что они, слушая беседу правителей, будут мотать на ус и учиться.

Оба этих человека разглядывали порт, корабли в нём и буйное море, поднимая глаза к небу и отыскивая среди бегущих быстро туч хоть один клочок синего неба. Весь их вид выражал недовольство и досаду.

– Проклятье, – пробормотал Ёшида, – эти бури сведут меня с ума. Хуже них только ожидание. Сколько можно!

– В такой вот ситуации начинаешь понимать, когда говорят «ждать у моря погоды», – поддержал его Ан Ден Су. – Но ничего не поделаешь, другого выхода у нас нет, остаётся только набраться терпения.

Его собеседник посмотрел с интересом и проговорил:

– Странно, обычно молодые не имеют удержу и их приходится одергивать, а у нас наоборот. Я уже извёлся, а ты меня пытаешься увещевать.

– Мой покойный отец всегда говорил мне, что самое главное оружие у правителя, – это умение ждать и правильно определять момент. Он сумел дождаться тех дней, когда наше княжество из бедного и разоренного превратилось в богатое и крепко стоящее на ногах. Не без вашей помощи, князь Ёшида. Никто не пожелал ссудить его деньгами, когда нужно было разрабатывать месторождения железа в горах. Только вы рискнули и не прогадали.

Ёшида Шика улыбнулся и взгляд его наполнился теплом.

– Да, были времена, – задумчиво протянул он, – тогда мы с твои отцом оба были моложе, чем ты сейчас, всё казалось нам по плечу.

– Разве сейчас что-то изменилось? Или то, что мы затеяли, уже не кажется вам осуществимым?

Пожилой правитель покачал головой и отвечал:

– Чем больше мы прозябаем здесь в ожидании, тем большие сомнения терзают меня. Не пойми меня превратно, Ан Ден Су: твоя столица и твой дворец хороши, но в это самое время мы уже должны были бы на всех парусах идти на юг.

– Так за чем же дело стало? Ветер уляжется, море успокоится, и мои мореходы доставят вас с войском обратно на остров, – хитро прищурился повелитель княжества Тигра.

– Вот уж нет! – засмеялся Ёшида, но смех его был не весел натянут. – После стольких лет подготовки к походу свернуть его только лишь из-за непогоды? Не бывать этому! Подождём ещё неделю или месяц, или сколько там нужно, и двинемся дальше.

– Рад слышать это, – кивнул Ан Ден Су. – Не хотелось бы мне терять такого союзника, как княжество Оленя. Вместе мы задумали этот поход, вместе и пройдём его.

Молодой князь повернулся к одному из придворных и подозвал к себе. Тот немедля покинул круг и, поклонившись, почтительно приблизился к господину.

– Скажи мне, – повелел он, – что говорят мореходы о шторме? Когда он утихнет и можно будет выходить в море безбоязненно?

– Мой государь, я созываю лучших капитанов вашего флота каждый день и задаю им тот же вопрос. Они все лишь клянут непогоду и меня заодно на чём свет стоит и никто из них не может дать ответа. Сходятся они лишь в том, что подобной ненастной зимы не было уже много лет. Самый старый из них заявил, что помнит нечто подобное, когда море бушевало также безостановочно и ветра с севера не унимались. Это было тридцать пять лет назад. Зато, говорит этот старожил, весна была прекрасна, и море после бурь долго оставалось безопасным.

Ан Ден Су кивнул сановнику и отпустил его обратно, после чего повернулся к своему собеседнику и сказал:

– Видите, князь Ёшида, нас ожидает прекрасная весна. Ещё две-три недели штормов, и погода наладится.

– Меня радует ваш молодой настрой, однако не забывайте, что нам также потребуется какое-то время на то, чтобы привести корабли в порядок. Хотя они и укрыты в гавани, но стоят в ней слишком тесно и многие повреждены. Придётся их ремонтировать.

– Разве это такая уж сложность? У меня достаточно мастеров, они быстро справятся. Нужно видеть во всем хорошие стороны, князь. Ведь даже в этом сидении на берегу они найдутся.

– Неужели? – удивился Ёшида. – Я пока что не вижу ни единой. Быть может, ты поделишься со мной? Укажешь мне на то, чего я не замечаю?

– С радостью, – улыбнулся Ан Ден Су, – и вы увидите, что выгод просто тьма. К примеру, благодаря штормам ни один корабль не выходит в море и это касается и купцов, и рыбаков, и в конечном итоге наш поход пока удаётся сохранить в тайне от тех, против кого он направлен. Когда в Империи узнают о нём, будет уже поздно. Кроме того, наши воины и лошади могут набраться сил, отдохнуть и отъесться на берегу, готовясь к войне.

– Меня беспокоит то, что солдаты ничем толком не заняты, – с тревогой заметил Ёшида, – это очень плохо, когда тысячи вооруженных мужчин вынуждены маяться бездельем. Их нужно постоянно чем-то занимать. От тренировок они становятся все обозлённее. На войне им есть куда выплеснуть свою силу и злобу, а сейчас? Да и простой армии обходится казне не дёшево: их нужно кормить, снабжать топливом, устраивать хоть изредка развлечения.

– Верно подмечено, князь, – согласился Ан Ден Су, – однако пока положение не так уж трагично. Да, снабжение стольких людей требует расходов, и всем этим воинам нужно давать возможность расслабиться. Но мы надеемся вернуть всё потраченное сторицей в захваченной стране. А наши игорные дома и дома цветов лишь зарабатывают, так что кое-что возвращается нам обратно.

– Ну, ладно, положим, тут не так всё плохо. Какие же ещё выгоды ты видишь, молодой князь?

– Незадолго до начала нашего похода мы получили достоверное известие, что в Империи вспыхнуло восстание и Лун Ци Ши направляется во главе армии его усмирять. Разве Небеса не на нашей стороне? Любое разделение у неприятеля нам лишь на руку. Пускай они истощают себя в братоубийственной войне. Кто бы ни одержал в ней верх, для нас это лишь облегчит задачу. Если это будут мятежники, мы разобьем их и выступим в роли освободителей. Если же император одолеет, мы победим и его.

– В какой же роли выступим мы тогда? – поинтересовался Ёшида с ухмылкой.

Ан Ден Су на мгновение задумался и затем отвечал серьёзно:

– Мы будем орудием судьбы. Пророчество о семидесятом государе из рода Лунов должно сбыться. Наши армии помогут в этом.

– Ты веришь в пророчество? Не замечал за тобой этого.

– Какая разница, верю я или нет? Пророчество существует и было бы непростительной глупостью с нашей стороны не воспользоваться возможностью, которую оно нам открывает. Я лично не верю в эти древние сказки, однако почему бы не использовать их к своей выгоде?

– Согласен с тобой. Ты рассуждаешь здраво и достойно правителя. Меня тоже интересует лишь практическая сторона прорицания. Хотя, обсуждая этот вопрос, мы вступаем с тобой на зыбкую почву.

Ан Ден Су обернулся к своему сыну и заметил ему:

– Послушай, что говорит князь Ёшида. Это великий государь, умудрённый жизнью и многими невзгодами.

Тот, о ком вел речь молодой князь, жестом руки оборвал его и сказал коротко:

– Ты преувеличиваешь. К моему возрасту ты и сам дойдёшь до многого, пожалуй, даже превзойдешь меня. Так какая же мысль посетила меня насчет пророчества? Я нахожу это забавным, что мы с тобой, оба не верящие в него, выступаем его орудием. С другой стороны, это можно трактовать и таким образом: пророчество сбывается не зависимо от того, верим мы в его силу, или нет. Рок выбирает свою жертву и исполнителей предначертанного, хотят они того или нет, понимают ли они свои роли, или нет. И все мы движемся к одной точке, в которой пересекутся наши судьбы, а предсказание исполнится.

– В том случае, князь, достигнув этой точки и узрев полноту слов Великого Дракона, только болван не преисполнится веры. Любой сомневающийся, не растерявший здравый ум, будет убежден, став свидетелем поворотных событий, прозренных столетия назад.

– Значит, все мы станем верующими, – заключил Ёшида и театрально развел руками.

– Разве я не говорил тебе? – вновь обернулся к своему сыну Ан Ден Су, после чего обратился к Аки:

– Тебе повезло иметь такого отца.

Налетел особенно сильный порыв ветра и вырвал-таки зонт из рук Ин Ден Са. Мальчик не смог удержать его, и зонт, подхваченный ветром, пролетел дюжину шагов и упал на землю. Его отец с укоризной посмотрел в растерянное и расстроенное лицо сына и отвесил ему оплеуху.

– Если не можешь с чем-то справиться, не берись! – жёстко заявил молодой князь и отвернулся от сына.

Тот, сгорающий со стыда, бросился вслед за непокорным зонтом. Один из слуг уже успел поднять его и отряхивал от грязи, приставшей к мокрой ткани. Принц вырвал зонт из рук и принялся сам приводить его в порядок.

Как назло начал накрапывать дождь, и водяная пыль отволн на его фоне показалась сущей безделицей.

Ан Ден Су краем глаза следил за сыном. Ёшида подтолкнул Аки к своему союзнику, так чтобы он прикрыл его своим зонтом, который он продолжал удерживать крепко и надёжно.

– Пока твой сын воюет с зонтиком, воспользуйся моим, – сказал он.

Молодой князь криво улыбнулся и промолвил в ответ:

– Нет, нет, вы мой гость! Кроме того, вы старше и рискуете простыть больше, чем я, – и он подтолкнул Аки обратно.

Не известно, чем кончился бы этот поединок вежливости, если бы к ним не подбежал Ин Ден Со с раскрыты зонтом и не встал позади своего отца, спасая его от дождя. Сам юноша успел основательно промокнуть и начал дрожать от холода. Его родитель сдержанно бросил на него короткий взгляд и отвернулся, как если бы это был не его отпрыск, а самый заурядный прислужник из тысячи других.

Поглядев ещё немного на море и волны, князья двинулись медленным шагом по направлению ко дворцу. Он находился на низком и плоском холме в центре столицы. Резиденция князя, равно как и почти весь город были основательно перестроены после того, как при покойном отце Ан Ден Су в княжестве были обнаружены богатейшие залежи железа и золота, что сделало страну и ее правителя зажиточными как никогда ранее. Старый дворец и прилегающие кварталы разобрали и на их месте насыпали холм, а чертоги отстроили заново. В это же самое время в столице прокладывались новые улицы, возводились новые здания и она приобретала необычайный вид.

Четыре самые широкие улицы разбегались от дворца по сторонам света, ещё четыре чуть более узкие делили четверти пополам. Менее важные переулки также ветвились строго симметрично, и если бы можно было взглянуть на Сииго сверху, то глазам предстал бы город, напоминающий то ли солнце с лучами, то ли снежинку.

Вообще-то неподалёку князей ожидали носилки, в которых они могли бы в удобстве, защищённые от дождя и ветра, спокойно вернуться во дворец. Однако Ан Ден Су предложил Ёшиде прогуляться, и тот согласился. Продрогший княжич изо всех сил вцепился в рукоятку зонта и держал его над отцом, пока тот неторопливо шёл по главной улице.

В такое ненастье прохожих им встретилось немного. Все они почтительно замирали на месте и склоняли головы при виде правителей, и стояли в таких смиренных позах до тех пор, пока процессия не проходила мимо.

Ёшида с любопытством посматривал на своего собеседника, который столь показательно воспитывал своего будущего восприемника. Во время прогулки они большей частью разглядывали красивые фасады домов и восторгались порядком в столице. Когда же полпути до дворца было пройдено и восхваления перестроенному Сииго наскучили обоим, князья умолкли. Ан Ден Су даже ускорил шаг – непогода докучала ему всё сильнее.

– Я хотел бы задать один вопрос, князь, – сказал правитель острова Оленя, – если сочтёшь за лучшее не отвечать на него, не отвечай, я пойму.

Его собеседник бросил настороженный взгляд и проговорил:

– Вы мой гость, и я постараюсь не разочаровать вас.

Ёшида помолчал с полминуты, словно подбирая слова, и сказал:

– Помнится, ты был дружен с моим племянником, Хару. Может быть, ты знаешь, где он?

Старый властелин не ожидал, что получит ответ так легко, однако Ан Ден Су промолвил задумчиво и глаза его подёрнулись дымкой воспоминаний:

– Да, мы дружили с ним. Всё началось с общих попоек и гулянок, когда я гостил у вас при дворе вместе с посольством моего отца. Мы нашли общий язык и должен сказать, Хару всегда выказывал себя занятным собеседником и любил пошутить. В последние дни на острове Оленя мы даже сделали татуировки на память о нашей дружбе. Моя цела до сих пор, я не стал пытаться свести её. Потом была какая-то история в замке Шика, и Хару с маленьким сыном пришлось бежать с острова. Мы приняли его, и он ни в чём не знал у нас недостатка. Довольно долго он пробыл у нас, мы вместе с ним путешествовали по княжеству Тигра и в Вольный порт тоже. Там он встретил колдуна из степей, не помню, как его звали, и тот что-то такое наговорил ему, что Хару стал сам не свой. Он так беспокоился о сыне, что, похоже, немного двинулся от этого. По крайней мере, такое впечатление могло сложиться у посторонних. А потом ещё вы прислали своего мудреца, Ли Шуаня, кажется, и мой отец в конце концов решил, что пора бы Хару вернуться в семью под вашу опеку. Ваш племянник с сыном бежали, предположительно на север в Вольный порт, хотя утверждать этого точно никто не может. С тех пор я не видел его и не получал от него ни единой весточки.

– Он бежал в степи, далеко на запад, – сказал Ёшида. – Ты знал об этом?

– Догадывался, – пожал плечами Ан Ден Су, – тот колдун, что мы видели на базаре в Вольном порту, говорил о какой-то могущественной и мудрой волшебнице, которая живет вдали на западе. Вероятно, он отправился на её поиски.

– Хочешь знать, что было дальше? Он нашел её. Я пытался вернуть Хару, но это слишком далеко. Отряд, который я послал, был разбит. Мой колдун не смог справиться с заданием. В Сатыше должен был оставаться мой соглядатай, но уже очень давно я не получал от него никаких известий.

– Боюсь, Хару потерян навсегда, – покачал головой Ан Ден Су. – А жаль, он бы мог участвовать в нашем походе и… Постойте, вы сказали «Сатыш», князь?

– Верно. Что такое?

– Вы знаете, что наше княжество имеет в тех местах свои интересы и, чтобы тверже их отстаивать, мы возвели рядом с Сатышем крепость. Мне докладывали, что в конце прошлой весны там случилась престранная история. Было нападение огромной стаи волков, которая заполонила весь городок. Среди них были ещё и дэвы, хоть это и звучит неправдоподобно. Всё закончилось также неожиданно и странно, как и началось. Объявился юноша, который заставил животных повиноваться себе, а рядом с ним был мужчина с необычным для тех краёв мечом. Вместе они одолели дэвов, а волки просто разбежались по степи.

– Что же было потом? – глаза Ёшиды горели, голос задрожал от волнения.

– Командующий крепости хотел найти этих двоих, но в той неразберихе стражники проворонили, как они отбыли в степь. Никто не смог указать, в каком направлении они уехали. С ними были ещё несколько степняков, так что они все легко сходили за своих и никто не обратил на них внимания.

Старый князь был потрясён.

– Я ничего не знал об этом! – воскликнул он.

– Об этом вообще мало кто знает. Кому интересно, что там происходит в степи у варваров? Если бы не мои воины, я бы тоже не узнал об этой истории. Быть может, она преувеличена или её переврали. Все эти события на краю света всегда кажутся неправдоподобными.

– Это были Хару и Шима, – убеждённо произнес Ёшида. – Больше некому.

– Возможно, – согласился Ан Ден Су. – Но что с того? Они вновь канули в степные просторы, и найти их там невозможно. Впрочем, если желаете, я могу отрядить людей на их поиски. Вряд ли они увенчаются успехом, но попытаться можно.

Ёшида Шика отмахнулся.

– Это бесполезно. Напрасная трата денег, людей и времени. Степи поглощают людей не хуже морских пучин. Если уж человек хочет скрыться в них, то ничего не сделаешь.

– В таком случае, дорогой князь, нам, видимо, придётся распрощаться с Хару.

Они замолчали, углубившись каждый в свои думы. Потом Ёшида прервал молчание и спросил:

– Как ты думаешь, ваша дружба ещё жива? Что если ты встретишь Хару вперёд меня? Примешь его как друга и станешь защищать или выдашь его мне?

Ан Ден Су посерьёзнел. Он задумчиво поглаживал свою красивую бородку.

– Вы сказали, князь, что я могу не отвечать на вопрос, – напомнил он Ёшиде.




VII


Залы, бесконечные переходы, многочисленные комнаты замка Шика никогда не казались Ито столь пустынными и холодными, как сейчас. Он провёл здесь свои детские годы и молодость, пока не разразилась междоусобица с его сводным братом Ёшидой. И в те времена зимой в помещениях бывало довольно прохладно, гуляли сквозняки. Но тогда замок был полон жизни, тысячи людей населяли его, выполняли свои ежедневные рутинные работы, и всё это огромное сооружение никогда не казалось мёртвым или замершим, как сейчас.

Не было больше придворных, не было множества челяди. Все они сложили головы в день осады, все без исключения. Их тела свезли в один глубокий овраг в лесу, сбросили туда и присыпали землей.

Заселить замок новыми слугами пока не выходило. Тех, что сопровождали князя и прибыли с ним с Северного острова, было всего десятка три. Оставались ещё несколько сотен личных дружинников Ито. Для них тоже нашлось место рядом с ним в стенах замка. Прочие же войска, состоящие из северных варваров, князь не стал размещать в крепости.

Сейчас, когда остров вновь был в его власти, необходимость в этих людях отпала. Можно было бы отправить их обратно, или попробовать рассредоточить среди местных гарнизонов. Ито ломал голову, думая о том, что сделать с ними.

Так он и бродил по знакомым ему помещениям, то и дело отдаваясь во власть воспоминаний. Позади него неизменно ковылял Ямато, и стук его костыля отмечал все пройденные ими залы и коридоры. Калека никогда не мешал своему новому господину, находясь на почтительном удалении. Князь быстро привык к нему и начал испытывать даже своего рода привязанность к человеку, который до последнего сражался за его сына.

Иногда Ито вдруг останавливался перед знакомой картиной на стене и долго-долго смотрел на неё. Потом шёл дальше и натыкался вдруг на какой-нибудь предмет мебели, который оказывался ему до боли знаком. Он даже неожиданно для себя вспоминал, что где-то там должна быть царапина, которую он, балуясь, оставил ещё ребёнком. Эта отметина, потемневшая от времени, находилась, и сердце Ито сжималось от тоски.

Он не ожидал, что всё обернется таким вот образом. Раньше ему всегда казалось, что вернувшись под родной кров победителем, он будет торжествовать и радоваться. Так оно и было в первые дни после того, как замок вновь перешёл в его руки. Однако очень быстро Ито одолели воспоминания о минувших днях, горькая печаль об упущенных годах в изгнании терзала его.

Где сейчас его сын Хару? Его внук? Куда ещё он должен направиться, чтобы отыскать их? И вообще, стоит ли думать о них, когда не известно ещё, кончилась ли война?

Мива нашла мужа в покоях их сына. Князь сидел в кресле, задумавшись и устремив свой взгляд в пустоту. Это была та самая комната, где произошло последнее сражение, здесь держали оборону Хару, его жена и горстка воинов. Ямато примостился у ног господина, напоминая своей неизбывной верностью собаку. Он был также задумчив, однако услышав шаги княгини, встрепенулся и принял почтительный вид.

– Так и думала, что ты здесь, – сказала она, не обращая ни малейшего внимания на Ямато, который был для неё не более, чем предметом, пусть и одушевлённым.

Её голос звучал твёрдо и немного прохладно. Как ни странно, женщина не выказывала особых сентиментальных чувств, вернувшись туда, где она была супругой полновластного властителя острова. Покои её пропавшего сына вызвали лишь мимолётное любопытство и ни слезинки не блеснуло в её глазах. Казалось, мужчина-князь более мягкосердечен, чем его жена. Ито давно уже подметил это, отчего досада наполняла его и усугубляла тоску.

– Да, я здесь, – кивнул князь и в голосе его прозвучал вызов, – где ещё мне быть? В этой комнате дрался наш сын, здесь он проливал свою кровь. Здесь в последний раз ступали его ноги – вот по этому самому полу. Быть может, где-то под половицами до сих пор сохранились его волосы, упавшие с головы.

Мива закатила глаза.

– Что же, давай разберём пол, посмотрим, что там найдётся. Боюсь только, что мы обнаружим там множество волос, и мы не сможем определись какие из них принадлежали Хару. Но это не беда! Мы перецелуем все волосы, построим для них святилище и станем им поклоняться.

– Женщина! Как можешь ты говорить такое! Речь идёт о нашем сыне!

– Его здесь нет и от того, что ты сидишь в этой комнате целыми днями и горюешь, он не вернется. Довольно! Или ты забыл, что у тебя много дел, решение которых не ждёт?

– Ах, Мива, мне кажется порой, что у тебя нет сердца!

– У меня? Разве это я приказала не щадить своего племянника и его семью?

– Это месть за Хару!

– Но наш сын жив, а Нобу мёртв.

Ито отмахнулся от жены, но та подступила к нему и заговорила:

– Думаешь, я не горюю из-за нашего сына? Нашего внука? Моё сердце обливается кровью. Вот, я вижу рядом с тобой этого несчастного, изувеченного и выброшенного, как разбитый горшок, и понимаю, что вся история и вправду происходила здесь, он видел всё своими глазами. Но что я могу сделать? Это было много лет назад и я должна тратить своё драгоценное время на то, чтобы тщетно взывать к духам прошлого? Уж нет!

Женщина подошла к всё также сидящему мужу вплотную, взяла его руки в свои и сжала их. На фоне крепко сбитого и мускулистого князя, она выглядела маленькой и щуплой, однако от неё исходила мощная внутренняя сила, которою она пыталась ему передать, вдохнуть в него.

– Оставь эти терзания! В них нет смысла! Помнишь ли ты наш разговор, когда ты решился строить флот и вернуться сюда?

Ито кивнул.

– Ты сделал это! Ты смог переломить судьбу, одолел рок! И что теперь? Ты получаешь то, к чему стремишься, чего жаждешь, но после этого вдруг опускаешь руки и не знаешь, что делать дальше. В таком случае, может и не стоит ничего начинать? Оставайся с чем есть, зачем тебе большее!

Князь притянул к себе стоявшую рядом жену, поцеловал и прижался к её груди.

– Ты всегда была мне верным помощником и лучшим советником! Никто не может чувствовать меня лучше, чем ты, никто не приносит мне успокоение в душу.

Ито умолк. Та нежно перебирала пальцами волосы мужа. Со стороны эта картина выглядела очень трогательно: пожилые супруги, не утратившие взаимных чувств друг к другу, ставшие за долгие годы жизни одним целым.

– Что ты надумал насчёт воинов с Северного острова? – спросила Мива, стремясь подтолкнуть мужа к теме, которая сейчас беспокоила её больше, чем события многолетней давности.

Князь, не размыкая объятий, взглянул на жену и отвечал:

– Пока что я не надумал ничего определённого. Отправлять их обратно слишком накладно и рискованно. В конце концов на острове Оленя лишь я для них господин и они моя крепкая опора. Глупо было бы разбрасываться воинами, для которых убивать – ремесло. Ведь мы ещё не знаем, что произойдет дальше.

– Что беспокоит тебя? – спросила Мива и села ему на колени, словно он всё ещё был двадцатилетний юноша, а она – расцветающая девушка.

Ито чуть покряхтел, устраиваясь поудобнее, и, не задумываясь ответил:

– Мы легко вернули власть над княжеством. Но нужно понимать, что нам несказанно повезло. Ёшида с большей частью армии и со всем флотом отбыл на завоевание новых земель. Кто мог бы предвидеть такое! Мы прибыли сюда как раз во время, и государство свалилось нам в руки, как спелый плод. Один лишь этот замок выступил против нас с оружием в руках, да и то потому, что в нём укрывался мой племянник.

– Нужно благодарить небо за то, что оно было столь благосклонно к нам.

Мужчина презрительно фыркнул.

– Молитвы не помогают. Где было это хвалёное милосердное небо, когда его помощь была так нужна в прошлом? Я не верю в эти сказки для простаков. Миром правит сила и власть. Ничего, кроме этого.

Мива промолчала, а Ито, после короткой паузы, вернулся к своим рассуждениям:

– Нам повезло, но что будет дальше? Ёшида может вернуться с армией и тогда опять вспыхнет междоусобная война.

– Пускай, – решительно произнесла женщина, – пускай будет война. Ты всё равно уже находишься в несоизмеримо более выгодных условиях. Когда мы отправлялись в плавание от берегов Северного острова, то полагали, что нам предстоит тяжкая высадка на острове Оленя, сражения за каждый клочок земли, на котором можно было бы закрепиться. Теперь же в этих условиях оказался твой сводный брат. Видишь, как всё перевернулось и поменялось местами.

– Да, удача сопутствует нам. Мы успели проскочить до зимних бурь. Сейчас на море бушует ветер, никто не отваживается покидать гавани. Даже рыбаки сидят по домам. Говорят, таких жестоких бурь, идущих одна за другой, не было уже много лет. Каждый день, когда нельзя выйти в море, дает нам преимущество. Чем дольше продержится непогода, тем лучше для нас.

– Всё же, давай представим себе, самый плохой вариант, какой может быть. Вообразим, что Ёшида вернулся со своей армией, благополучно высадился, и разгорелась новая война. Местные гарнизоны не знают за кем следовать, кто-то из них остался верен тебе, кто-то переметнулся обратно. В этом случае нам, как никогда, будут важны наши воины с севера. Ты верно сказал, что на этом острове лишь тебе они готовы повиноваться, и лишь ты для них – вождь. Значит, отказываться от них было бы неразумно.

Ито кивнул и погладил жену по седым волосам.

– Я понимаю это, но вопрос, где мне разместить моих варваров не исчезает. Рассредоточить их по острову среди местных стражников? Не пойдёт. Они либо перережут друг друга, либо северяне переженятся на наших женщинах ирастворятся, после чего от них не будет никакого проку. На мой взгляд, лучшим решением было бы сосредоточить их где-то в одном месте, чтобы они оставались большой силой, которой я мог бы воспользоваться в любой момент, вот только где это могло бы быть?

Мива кивнула.

– Видишь теперь сама, какая задача стоит передо мной? Как найти решение, при котором все интересы будут соблюдены?

– А что, если отдать им во владение какую-нибудь местность? Поселить их там, где местное население небольшое и не будет угрозы, что северяне разнежатся и не захотят больше воевать? Насколько я помню, на востоке острова земли почти не освоены и малолюдны. Почему бы не там?

Ито с восторгом поглядел на жену.

– Прекрасная идея! – он поцеловал её в голову. – Удивительно всё же, как могут некоторые говорить, что женщины глупы?! Восточные области как раз и похожи на Северный остров, такие же гористые и покрытые густыми лесами. Наши северяне будут чувствовать себя там как дома. Нужно подыскать, где лучше поставить их селения. Они будут получать довольство из казны, так что пахать землю им не придется.

– Но они остаются мужчинами и им будут нужны женщины.

– В чём же трудность? Каждая крестьянская семья, где больше двух дочерей, будет обязана одну из них отправить на восток и выдать замуж за северянина. Кто отправит две и больше, получит какую-нибудь награду из казны. Увидишь, беднота с радостью избавится от лишних ртов в семьях.

– А где на востоке ты думаешь их разместить?

– Полагаю, это должна быть местность, в которой можно было бы опереться на крепкий замок. На востоке острова мне приходит в голову, прежде всего, замок Ога. Кстати говоря, я отправил туда отряд, и от него, кажется, ещё не было известий. Нужно бы позвать справиться у моих командиров.

– Навести эту крепость и посмотри, где можно было бы там поставить новые деревни.

– Так и сделаем. Завтра же я отправлюсь в этот замок.

– Отправляйся, только не забудь взять с собой достаточно воинов, чтобы быть в безопасности и усмирить, если понадобиться недовольных. А я останусь здесь и позабочусь о том, чтобы наше жилище стало уютнее и тебе всегда хотелось сюда вернуться.

– Моё жилище – там, где ты.

Князь чмокнул жену и дал ей понять, что время сидения у него на коленях закончилось. Мива нехотя встала, напоследок поцеловав мужа в лоб. Ито без лишнего промедления поднялся следом и тут его взгляд упал на Ямато.

Бедный калека сидел на своём прежнем месте, он был смертельно бледен и мелко дрожал. Можно было бы подумать, что с ним приключилось какое-то последствие его тяжких ранений, однако князь тотчас распознал истинную причину. Он подошёл к бывшему стражу своего сына и с силой хлопнул того по плечу, воскликнув:

– Эй! Чего ты дрожишь от страха, как заяц? Чего испугался?

Ямато поднял на своего господина глаза и, запинаясь что-то ответил. Он не нажимал на горло, отчего звуки и слова получились совершенно неразборчивыми. Ито в досаде пнул калеку и прикрикнул на него:

– Проклятье! Если хочешь что-либо сказать, говори это так, чтобы я понимал. Зажми своё горло и повтори, что ты там прохрипел.

Калека кивнул, постарался взять себя в руки. Он как мог проворно поднялся на ноги и в почтительной позе, зажав определенным образом своё горло, проговорил:

– Мой господин! Не гневайся! Я преисполнился страха, услышав имя замка Ога. Это страшное место, князь.

Ито заинтересованно поглядел на Ямато. Мива, в отличие от мужа, бросила на беднягу короткий, пренебрежительный взгляд.

– Кого ты слушаешь? Оставь его. Пусть он и дальше, подобно собаке, следует за тобой, но не придавай его словам слишком большого значения.

– Он может быть и увечный, но уже успел послужить мне, когда указал один из тайных входов в замок. Пусть он скажет, что знает об Оге. Я бывал там слишком давно и почти не помню его.

Князь повернулся к Ямато и на сей раз придал своему голосу мягкость и милостиво обратился к бывшему стражу:

– Говори, Ямато, я слушаю тебя. Что там такое, в этом замке?

Его собеседник сглотнул, покачал головой и ответил:

– Мне довелось побывать там, мой господин. Этот замок Ёшида передал в полное пользование своему колдуну и советнику Ли Шуаню. Именно там этот чернокнижник возвращал меня к жизни, зашивал мои раны.

– Что же, ты должен бы быть благодарен ему, сейчас ты жив и дышишь, а мог бы покоиться в могиле.

– Лучше бы я не попадался в его руки! Всё это лечение было настоящей пыткой. Ли Шуань взялся за меня не потому, что хотел спасти, а оттого, что ему нужно было на ком-то опробовать свои навыки. На мне он испытывал какие-то зелья, от которых я много раз уже погибал, но колдун вытаскивал меня обратно на этот свет. Мне кажется, в подвалах замка находились и другие узники, которыми пользовался Ли Шуань для своих колдовских целей. Я слышал голоса и крики многих людей! Несколько раз проклятый ведун вселялся в моё тело, и тогда я словно впадал в забытье, но видел при этом, как я двигаю своими членами помимо своей воли. Тогда во вне была воля Ли Шуаня!

Ито с любопытством выслушал сбивчивый рассказ Ямато. С лица Мивы сошло пренебрежение, и она тоже слушала калеку не перебивая.

– Мне кажется, после того, что он поведал, у нас появились ещё более веские причины поскорее наведаться в замок Ога, – промолвил князь, обмениваясь взглядом с женой.

Та согласно кивнула и, наконец, одарила Ямато благосклонным взглядом. Тот не смог оценить её милость из-за того, что был почти слеп. Он склонился перед своим господином и ждал от него приказаний, готовый и дальше рассказывать о своей горькой судьбе. Однако князь лишь махнул ему рукой, как собаке, подзывая за собой, и направился вон из залы. Она более не привлекала его так сильно, как это было ещё час назад. Ито уже владели новые мысли и стремления, среди которых места для оплакивания прошлого уже не оставалось.

Мива увидела перемены в муже и, гордая собой, последовала за ним. Но уходя, она всё же бросила прощальный взгляд на комнату, где когда-то сражался её сын.




VIII


В тот же день князь Ито собрал своих командиров и советников. Он восседал на почётном месте в главном зале замка. Это было самое большое помещение с высоким потолком, его стены были обшиты старинными деревянными панелями с изысканной резьбой в виде оленей и разных растительных орнаментов. Зала имела продолговатую форму, на одной из длинных сторон которой имелся широкий выход на террасу. Ито приказал открыть выход и сдвинуть раздвижные стены в этом месте насколько это возможно. Ему хотелось проветрить этот зал, вывести из него дух Ёшиды, который, казалось, ещё витал здесь.

Когда-то Ито и сам принимал здесь послов, вершил суд и устраивал торжественные приёмы. Вот он вернулся, и нашёл не величественную залу, полную сановников и слуг, пропитанную изысканными запахами благовоний, но обширное пустое помещение. Если бы не дюжина его командиров, хоть как-то оживлявших место, князь не сомневался, что он узрел бы призраков людей из прошлых эпох, которые навсегда остались тут.

Впрочем, и храбрые воины с севера чувствовали себя неуютно в этой зале, где они терялись и ощущали себя слабыми и никчёмными. По счастью, с террасы залетал свежий ветер с восточных гор, он овевал лица людей и немного успокаивал их.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=64463737) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения